Уютный семейный очаг => Духовное богатство => Православие => Тема начата: Фиджa от 07 Декабрь 2011, 23:16:03
-
Прощение.
… – В двадцать первую, да, перевели?
- Ну да. МарьСергеевна, ты не перебивай, мне и так некогда. Так вот, она с матерью ехала к ихему отцу, на такси. То ли водила такой попался…знаешь, как моя подружка про таких говорит: права имеют только на велосипед, и те купленные. То ли и вправду на них с такой скоростью летели… В общем, кто виноват – не знаю. В общем, мамка и водила – насмерть, а девочка вот отделалась сотрясением. К ней уже пустят скоро, сказали. Пришла в себя, всё, есть уже просила. Ой, я ее видела через дверь, вся в кудряшках черненьких, такая интересная! И говорила так вежливо, ей ладно если шесть есть, а она врачу: «Будьте так добры, разрешите…» Всё, Сергеевна, с окончанием отпуска тебя, как говорится! Побежала я, а то вон Людмила Викторовна идет, скажет, что не работаю! – молоденькая повар Танечка, недавно принятая на работу, круто развернулась, выскочила на лестницу и бойко загрохала каблуками по больничной лестнице.
Тетя Маруся только пожала плечами. Ее дело – шваброй махать, а таких девочек, с сотрясениями, тут пруд пруди. В том числе и без мамок. Тетя Маруся сама без матери выросла. И очень этим гордилась. Любила сказать: «Вот, я без матери выросла! И ничего – выучилась, работала, не пьющая, не гулящая, сейчас вот попала под сокращение – не унываю, дорабатываю до пенсии!» После этих слов следовал монолог: «А ты?.. Все тебе в жизни дано…» Кстати, на многих эти слова действовали неплохо. Старшая медсестра даже как-то сказала ей: «Мария Сергеевна, вам надо было психологом устраиваться!» А что, сейчас много книжек всяких про психологию, какая, оказывается, простая наука! Знай говори себе: я себя прощаю, я хорошая, я сильная. Как просто, и что другим психологами не работается… У тети Маруси уже пять книжек с пестреньким мягким переплетом, где про это все написано. Все выживают, все забывают, и эта девчонка тоже забудет, и будет жить, и если слабая – сопьется-сгуляется, а если, как тетя Маруся, сильная, – то работать станет… «Я – сильная», – шепнула про себя тетя Маруся и бодро махнула тряпкой, задумавшись. Тряпка угодила по ногам заведующей отделением. Брызги попали на белоснежный халат Людмилы Викторовны. А Людмила Викторовна очень, очень любила не просто чистоту – стерильность…
***
И чего тетя Маруся вздумала еще раз пол перемывать? Ну, разбились эти пузырьки, ну, толкнул их пробегавший сантехник, ну и что, быстро протереть – и ладно. Так нет же, чего-то домой не тянуло в тот вечер. Как школьница, стыдилась происшествия с халатом заведующей. Она еще так серьезно: «Товарищ Михайленко…» Никогда ее МарьСергевна не назовет, или тетя Маруся, все товарищ да товарищ. Раньше на «господа» говорили «господа в семнадцатом году кончились». А теперь что говорить? Когда кончились товарищи?
- Дзынь! – раздалось за дверью двадцать первой палаты.
Тетя Маруся открыла дверь. В полумраке палаты она увидела силуэт девочки, девочка пыталась закрыть форточку.
- А ну-ка, отойди от окна. Вывалишься или стекло разобьешь, – недобрым голосом сказала тетя Маруся.
Девочка послушно отошла. Девочка не спросила, кто к ней зашел и зачем. Она молча двинулась к тете Марусе.
- Тебе…тебе вставать нельзя, – Мария Сергеевна почему-то испугалась. Она выглянула в коридор – медсестры не было на посту. Куда ж она делась…
Девочка протянула руки к тете Марусе. Женщина остолбенела.
И девочка вдруг сказала нежным голоском, но настолько взрослым тоном, что Марию Сергеевну передернуло:
- Мама…где?
- Она…она… – забормотала тетя Маруся. Вдруг ее одолела какая-то свербящая злость. Чего она испугалась, это просто палата, просто ребенок, сейчас медсестра придет… И неожиданно для себя она выпалила:
- Умерла твоя мама! Нет ее!
Прикусывать язык было поздно, и она скороговоркой забормотала:
- Ничего, поплачешь, сердце отойдет, вырастешь, все заживет, работать будешь, учиться будешь!
Она попятилась – и, пока пятилась, видела, как девочка каким-то неясным жестом складывает пальчики правой ручки щепотью и несет их к забинтованному лобику.
***
Наутро Мария Сергеевна чуть не оказалась «на бюлютне» – приболела. То ли прохватил ее свежий ветерок, никогда раньше не болела, всю жизнь прожила здоровой и тех, кто «бюлютни» часто брал, считала нытиками и симулянтами. То ли уже годы брали свое и голова болела по другим причинам. Уж очень она горевала – только из отпуска вышла, и нате, она же сильная… Нет, хоть с опозданием, да пошла!
- Двадцать первую палату мыть, – первое, что услышала. Что ее опять мыть-то, эту палату?
Старшая медсестра пробежала мимо по коридору с красными глазами:
- Теть Марусь, тут у нас такое! Машенька Тарутина из двадцать первой. Умерла. Сердечко остановилось. Тут ее тетка приезжала – сказала, что, видать, почувствовала она, что мама не просто так не приходит. Машутка, говорит, мамин хвостик была. В семье смеялись, что родить родили, а пуповину не отрезали: все мама да мама, ни на секунду без мамы не оставалась…
Медсестра хлюпнула носом в одноразовый платочек и помчалась дальше по коридору.
Мария Сергеевна остановилась. Пятерней провела по стриженым, крашеным в рыжий, волосам, медицинская шапочка упала на пол.
***
Простить себя у Марии Сергеевны никак не получалось. Никак. Она втолковывала себе, как постороннему бестолковому человеку, что девочка все равно бы все узнала, но, но! Она даже не рассмотрела девочку, она бы и не узнала ее сейчас, а вот так вот раз – и девочки больше нет… Эта ручка, щепотью ко лбу тянется…
Мария Сергеевна убежала под лестницу и там разрыдалась.
- Теть Марусь, ты чего?
Мария Сергеевна подняла голову. Над ней склонилась старшая медсестра Оля. С Олей они никогда раньше не разговаривали, и Мария Сергеевна даже не знала, как ответить. К тому же она ей в дочки годилась. Но внутри вдруг будто что-то сорвалось, как плотину снесло, и она с всхлипываниями и причитаниями выложила ей все. Она ожидала, что Оля пойдет жаловаться – Людмиле Викторовне, родным девочкам, кому угодно, или просто уйдет…
- Знаете что, Мария Сергеевна, я никому ничего не скажу – хорошо? Но вы меня дождетесь – хорошо? Я вам все объясню, а завтра выходной, и мы с вами кое-что сделаем – хорошо? Не плачьте.
И Оля убежала.
***
- Садитесь, садитесь, – подгоняла Оля Марию Сергеевну. – Вот так, пристегивайтесь…
Олин «Дэу Матис» показался тете Марусе просто сказочной каретой…только салатового цвета и маленькой.
- А может…не надо? – промямлила тетя Маруся.
- Так, Мария Сергеевна, вы вчера решили, а сегодня уже не надо. Мы же договорились, что сегодня я за вами заезжаю, и мы едем в церковь. Все помните? У батюшки на исповедь попроситесь. У меня когда был случай…ну, в общем, один там…ладно. Я тогда на исповедь пошла, мне соседка посоветовала. И так легко! Такая благодать!
Оля с улыбкой покачала головой, и машина тронулась.
Дорога оказалась непростая. Оля вела машину нервно, при этом везде были «пробки». Каждому водителю, неверно поведшему себя на дороге, Оля «бибикала» – болван, мол, куда лезешь… Один раз «бибика» заела и гудела долго-долго, после этого Оля не жала на сигнал, а просто громко ругалась на всех водителей разом.
- А в какую церковь мы едем? – спросила Мария Сергеевна.
- А какая попадется первой! – задорно ответила Оля.
Тут в машине что-то застучало.
- Да что же это! – всплеснула руками Оля . – Еще и напротив кладбища…Ой, смотрите, смотрите!
Из ворот кладбища выходил молодой высокий священник.
- Вот! – воскликнула Оля и лихо завернула прямо к воротам. – Идем к нему поговорим!
- Но здесь нет церкви…и молодой такой… – пролепетала тетя Маруся.
Оля не слушала ее. Она выскочила из машины. Минуты три она отчаянно жестикулировала перед батюшкой, показывая то на небо, то на иерейский крест на его груди, то на машину, где притаилась Мария Сергеевна. Потом подбежала:
- Так, теть Марусь, давай к батюшке, тут часовня есть, там поисповедуешься. А я пока в сервис.
Услышав про сервис, тетя Маруся спорить не стала. Вышла, сказала «здрасте». С легким поклоном поздоровался и батюшка. Они шли рядом, медленно, молча. «Он молодой, поэтому сам не знает, как себя сейчас вести», – решила тетя Маруся.
В часовне зазвучали слова молитв перед исповедью. Тетя Маруся исповедовалась впервые в своей жизни. «Что будет, если не мыть тело с младенчества? – объяснял батюшка. – А вы душу с младенчества не мыли…» Тетя Маруся будто физически почувствовала эту грязь. Она оглянулась, увидела икону Богоматери с Младенцем, представила себе, как некая женщина вот так держала на своих руках маленькую Машеньку, и слезы хлынули из глаз. Ей не хотелось «прощать себя», ей хотелось, чтоб ее простили и полюбили – да, простили и полюбили! – те, перед которыми она так виновата. Перед погибшей матерью – что погубила ее дочь. Перед дочерью, чьё неокрепшее сердечко не вынесло разлуки. Перед…а отец-то там есть? Он, наверное, еще молодой, и остался один, и потерял самое родное и дорогое, и вовсе не хочется говорить обычное «заживет, забудется». А вот на Кресте Тот, Который, как объясняет батюшка, взял на себя всё страдание мира.
- Прости! – закричала она.
«Прощаю и разрешаю», – услышала она. Батюшка учил креститься. Щепотью сложил ее пальцы, поднес к ее лбу…
Она, ослабшая, села на лавочку. Почти легла. Она задавала вопросы, батюшка отвечал, и ей казалось, что она маленькая, а рядом стоит ее отец, который любил ее, растил ее, жалел, и с удвоенной нежностью относился к ней с тех пор, как умерла ее мать.
- А отец девочки меня простит? – спрашивала она молодого священника слабым голосом. Откуда ему это знать – сейчас ее это не заботило, и казалось, что он ответит на все вопросы.
- Простит, – отвечал батюшка. – Вот ведь как получается… Чтобы вы прорвались к Богу, чтобы покаялись, – ради этого понадобились жизни трех людей…
- А они сейчас у Него? – кивнула она на распятие.
***
Батюшка шел прочь с кладбища. Поодаль Оля вела под руку тетю Марусю.
Вот и ворота. Вдруг начался дождь, Оля взвизгнула и потащила тетю Марусю за собой к машине. А батюшка вдруг достал из кармана мобильный телефон и поднес его к уху – видно, позвонил кто-то.
- Забавно – правда? - смотрится, когда батюшка в рясе и с мобильником? – щебетала Оля. – С другой стороны, они тоже люди, что ж им…
Они поравнялись с батюшкой. А он говорил невидимому собеседнику:
- Да, Миш, спаси Христос тебя, благодарю, что звонишь. Да, я сегодня Машутку свою схоронил. Один отпевал, отец Александр не смог, заболел. Да понимаю, понимаю, что не смог ты приехать. Да, в одной оградке, Ксюша моя и Машенька. Да, с час назад… Ну, задержался на кладбище, были на то причины.
Так труден путь наш.
-
слезы на глазах...
спасибо
-
***
Обида, или кому и зачем нужно прощение.
Обидеть человека легко. Чтобы постичь эту горькую истину, совсем не обязательно быть психологом или философом. Печальный опыт переживания нанесенной обиды имеется у всех людей без исключения, и каждому известно, как сильно может ранить душу одно-единственное недоброе слово. Обиды преследуют человека с самого раннего детства. В песочнице совсем еще маленький карапуз доводит до слез другого малыша, отнимая у него игрушку или ломая построенный им песочный домик. Очередное поколение школьников с радостным смехом мучает обидными кличками своих одноклассников, страдающих избыточным весом, слабым зрением или другими физическими дефектами. Ну а про то, как страшно, изощренно и безжалостно умеют обижать друг друга взрослые люди, и говорить лишний раз не хочется. И если тонко организованный, ранимый человек не может дать отпор оскорблению, предательству или подлости, то последним аргументом в пользу собственной правоты для него становится чувство обиды.
Так почему же христианство покушается на этот последний оплот человеческого достоинства, почему оно призывает добровольно отказаться от неотъемлемого права — не прощать боли и слез тому, кто безжалостно ворвался в твою жизнь и опалил твое сердце? Что за парадоксальный призыв звучит в Евангелии: …любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас (Лк 6:27-28)? Наверное, это самая непонятная заповедь Христа. В самом деле: ну зачем любить тех, кто тебя ненавидит, обижает и гонит? Уж им-то, наверное, меньше всего на свете нужны наши любовь и прощение. Так для чего тогда принуждать себя к такому тяжелому и неблагодарному делу?
Почему нельзя мстить своим обидчикам, еще более-менее понятно: ведь если отвечать злом на зло, то вряд ли этого самого зла в мире станет меньше. С заслуженными обидами тоже все ясно, поскольку здесь действует простой и всем понятный принцип: заработал — получи и не жалуйся. А вот что делать, когда тебя обидели безо всякого повода, если наплевали в душу, растоптали и унизили просто потому, что так захотелось обидчикам? Неужели тоже — простить?
Когда хватаются за молоток
Один из лучших рассказов Василия Шукшина (который так и называется — «Обида») начинается с банальной и, увы, обыденной ситуации: человеку нахамили. Он пришел с маленькой дочкой в магазин купить молока, а продавщица по ошибке приняла его за хулигана, который накануне устроил здесь пьяный дебош. И сколько ни оправдывался бедный Сашка Ермолаев, сколько ни объяснял людям вокруг, что он ни в чем не виноват, — все было напрасно. На глазах у дочери его опозорили, обругали последними словами невесть за что. Кончается рассказ страшной картиной: Сашка бежит домой за молотком, чтобы проломить голову одному из своих обидчиков. И лишь счастливая случайность мешает ему совершить убийство.
Это, конечно, всего лишь художественное произведение. Но в нем Шукшин сумел удивительно точно показать странную особенность человеческой души — остро и очень болезненно реагировать на несправедливые обвинения. В самом деле, ну что за беда, если про тебя говорят гадости, к которым ты не имеешь никакого отношения! Ведь совесть твоя чиста и, казалось бы, тут впору просто рассмеяться и пожалеть людей, которые так глубоко заблуждаются на твой счет.
Но не тут-то было… Стоит кому-либо плохо отозваться о нас — и сразу же в душе поднимается волна неприязни к этому человеку. А уж если обидчик будет упорствовать в своих нелепых обвинениях, эта неприязнь может перерасти в настоящую ненависть, застилающую глаза, отвергающую здравый смысл и требующую лишь одного — отплатить обидчику во что бы то ни стало. В таком состоянии и впрямь недолго схватиться за молоток...
Что же это за страшная сила, способная толкнуть честного и добропорядочного человека на преступление лишь потому, что кто-то наговорил ему разного вздора?
На языке христианской аскетики такая сила называется страстью, но, конечно же, не в том смысле, который вкладывают в это слово авторы лирических стихов и любовных романов. В христианском понимании страсть — это некое свойство человеческой природы, которое изначально было добрым и полезным, но впоследствии оказалось изуродовано грехом до неузнаваемости и превратилось в опасную болезнь. В святоотеческой литературе говорится о восьми основных греховных страстях, в той или иной мере присущих каждому человеку: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие, гордость. Все эти страсти-болезни до поры прячутся в нас, оставаясь незамеченными, хотя на самом деле могут исподволь определять весь строй нашей жизни. Но стоит окружающим хотя бы чуть-чуть коснуться этих болячек, как они тут же дают о себе знать самым непосредственным образом.
Собственно, именно это и случилось с героем шукшинского рассказа. Ведь Сашка Ермолаев и в самом деле был абсолютно не виноват в техбезобразиях, которые ему приписала продавщица. Но несправедливое обвинение больно ударило по его тщеславию и гордости, а те, в свою очередь, возбудили гнев. В результате симпатичный и добрый человек едва-едва не стал убийцей.
Бестолковая продавщица и равнодушные покупатели, поддержавшие ее нападки на невиновного, безусловно, были не правы. И обижать людей, конечно же, нельзя, об этом даже говорить излишне. Но вот воспринимать нанесенную обиду можно все-таки очень и очень по-разному. Можно схватиться за молоток. А можно заглянуть в свое сердце и ужаснуться той мути, которую в нем подняла несправедливая обида. Именно в такой ситуации легче всего увидеть свое духовно болезненное состояние, понять, как глубоко страсть пустила в тебе свои корни. И тогда обидчики становятся пускай и невольными, но все же — благодетелями, которые открывают человеку его духовные недуги своими неосторожными или даже злыми словами и поступками.
Вот как говорил об этом святой праведный Иоанн Кронштадтский: «…не раздражайся насмешками и не питай ненависти к ненавидящим и злословящим, а полюби их, как твоих врачей, которых послал тебе Бог для того, чтобы вразумить тебя и научить смирению, и помолись о них Богу... Говори: они не меня злословят, а мою страсть, не меня бьют, а вот эту змейку, которая гнездится в моем сердце и сказывается больно в нем при нанесении злословия. Утешаюсь мыслию, что, быть может, добрые люди выбьют ее оттуда своими колкостями, и не будет тогда болеть оно».
От уголька до пожара
Очень часто люди обижаются на, казалось бы, совершенно безобидные вещи. Достаточно бывает не то что слова — одного лишь взгляда, жеста или интонации, чтобы человек увидел в них нечто оскорбительное для себя. Странное дело: ведь никто же и не думал никого обижать, а обида снова — тут как тут, скребет сердце когтистой лапой и не дает жить спокойно.
Парадокс здесь заключается в том, что любая непрощенная обида всегда является «произведением» самого обиженного человека и вовсе не зависит от чьих-либо посторонних усилий или от их отсутствия. На это прямо указывает даже грамматическое строение слова обиделся. Ведь в данном случае «ся» — это ни что иное, как вышедшая ныне из употребления славянская огласовка местоимения — «себя». Таким образом, обиделся означает обидел себя, то есть дал волю мыслям, разжигающим в душе сладкую смесь сознания собственной униженности и чувства нравственного превосходства над обидчиком. И хотя люди не любят признаваться в таких вещах даже самим себе, но каждому еще с детства известно, как приятно бывает ощутить себя обиженным. Есть в этом какое-то нездоровое наслаждение, пристрастившись к которому начинаешь искать обиду даже там, где ее и в помине не было.
Ф. М. Достоевский в «Братьях Карамазовых» пишет: «Ведь обидеться иногда очень приятно, не так ли? И ведь знает человек, что никто не обидел его, а что он сам себе обиду навыдумал и налгал для красы, сам преувеличил, чтобы картину создать, к слову привязался и из горошинки сделал гору, — знает сам это, а все-таки самый первый обижается, обижается до приятности, до ощущения большего удовольствия, а тем самым доходит и до вражды истинной...»
В этой всем знакомой болезненной «приятности» обиды можно найти ответ на вопрос: почему в христианстве непрощенная обида определяется как тяжкий грех. Если говорить совсем кратко, словом грех Церковь называет то, что противоречит замыслу Божию о человеке. Иначе говоря, грехом является все, что противно нашему естеству, разрушает нас, вредит нашему душевному или телесному здоровью, но при этом обещает некоторое кратковременное удовольствие и потому представляется желанным и приятным. Самоубийственный принцип влечения человека к греховным «радостям» довольно точно выражен в знаменитой Пушкинской строке: «… Все, все, что гибелью грозит, / для сердца смертного таит / неизъяснимы наслажденья…» Еще более категорично определял разрушительную сладость греха преподобный Исаак Сирин, говоривший, что грешник подобен псу, который лижет пилу и пьянеет от вкуса собственной крови.
Нетрудно заметить, как сильно этот трагический образ напоминает упоение собственной обидой, описанное Достоевским. И даже если обида окажется не надуманной, а самой что ни на есть настоящей, это ровным счетом ничего не меняет.
Уголек обиды можно тщательно раздувать в своем сердце размышлениями о несправедливости случившегося, бесконечными мысленными диалогами с обидчиком, сознанием собственной правоты и прочими способами, которых у обиженного человека всегда найдется великое множество. А в результате всех этих «духовных упражнений» обида из маленького уголька постепенно превращается в бушующее пламя, которое может полыхать в душе долгие месяцы, а то и годы. И если из-за чужого обидного слова или поступка человек разжег такой пожар в собственной душе, то вполне закономерно будет сказать о нем, что он — обиделся. То есть — обидел себя сам.
Право на обиду?
Несколько десятилетий назад в советской культуре возник положительный образ обидчивого героя (правда, обидчивость его для благозвучия была тогда стыдливо переименована в ранимость). Этот типаж кочевал по различным художественным произведениям и тихо обижался на несправедливости и притеснения, которые проливным дождем сыпались на него из щедрой авторской руки. Так писатели и кинематографисты выражали свой протест против людской черствости, пытаясь обратить внимание аудитории на страдание и одиночество человека в бездушном обществе людей-винтиков. Цель была, безусловно, благородной, и образ ранимого героя работал здесь как нельзя лучше. Но, к сожалению, у всякой палки — два конца. Обратной стороной этого художественного метода стала романтизация самой обиженности. Ведь если тот, кто обижает, — плохой, значит, тот, кто обижается, — хороший. Следовательно: обижать — плохо, а обижаться — хорошо.
В результате такого отождествления нравственных оценок героя и его душевного состояния на тех же прекрасных, пронзительных и добрых рассказах Василия Макаровича Шукшина выросло целое поколение очень ранимых, а на самом деле — просто обидчивых людей. Право на обиду они считали вполне нормальным атрибутом человека с тонкой душевной организацией, поэтому чрезвычайно остро реагировали на малейшее проявление чужого хамства и душевной черствости. Такую нравственную позицию весьма убедительно озвучил в своем лирическом стихотворении Эдуард Асадов:
Как легко обидеть человека:
Взял и бросил слово, злее перца…
А потом порой не хватит века,
Чтоб вернуть потерянное сердце.
На первый взгляд здесь все правильно и понятно. И обижать человека нельзя ни в коем случае, и за своими словами при общении нужно следить — все так. Но есть в этом коротком стихотворении еще одна очень важная тема, которая идет как бы вторым планом и потому не так заметна. Обиженный герой (оставшийся, что называется, за кадром) оказывается настолько ранимым, что из-за одного злого слова готов навсегда закрыть свое сердце для человека, причем для человека близкого, поскольку потерять можно лишь то, что было твоим. От такой категоричности героя, от этой его нетерпимости к чужим слабостям и недостаткам становится тревожно, прежде всего за него самого. Ведь с подобной «тонкостью» натуры в конце концов можно и вовсе остаться в гордом одиночестве, обидевшись на весь мир. А это состояние куда как страшнее и губительнее, чем самые злые слова и оскорбления. Обиженный человек заживо хоронит себя в скорлупе собственных претензий к окружающим, и освободить его из такого страшного заточения не сможет даже Господь. Потому что разбить эту скорлупу можно лишь изнутри, искренне простив своих обидчиков. И пускай обидчики совершенно не нуждаются в нашем прощении. Зато в нем остро нуждаемся мы сами.
Священномученик Арсений (Жадановский), убитый большевиками в 1937 году, писал: «Добродетель всепрощения еще тем привлекательна, что она тотчас же приносит за себя награду в сердце. На первый взгляд тебе покажется, что прощение унизит, посрамит тебя и возвысит твоего недруга. Но не так в действительности. Ты не примирился и, по-видимому, высоко поставил себя — а смотри, в сердце свое ты положил гнетущий, тяжелый камень, дал пищу для душевного страдания. И наоборот: ты простил и как бы унизил себя, но зато облегчил свое сердце, внес в него отраду и утешение».
Два свидетельства
Может показаться, будто прощение для христиан — легкое дело, раз уж они настолько хорошо знают, в чем его смысл. Однако это совсем не так. Прощение обид — всегда подвиг, в котором сквозь свою боль и унижение нужно увидеть в обидчике такого же человека, как и ты сам, а сквозь его злобу и жестокость разглядеть те же духовные болезни, которые действуют и в тебе тоже. Сделать это очень непросто, особенно в тех случаях, когда обида уже пустила в душе глубокие корни, и даже осознанное волевое усилие не всегда помогает в борьбе с этой бедой.
Случается, например, что человек простил своего обидчика, но когда тот снова наносит обиду, то в возмущенной душе резко оживает и прежнее зло. Бывает так, что и обида забыта, и обидчик прощен, но если с ним случается беда, мы испытываем какое-то тайное жестокое удовлетворение. А если преодолели и эту ступень, то все же порой не можем сдержать недоумения и разочарования, когда узнаем о благополучии того, кто нас обидел когда-то. Формально прощая причиненную обиду, мы в глубине души все же продолжаем считать его своим должником и подсознательно надеемся на то, что Бог воздаст ему по заслугам. Но совсем не этого упования на грядущее возмездие ожидает от нас Господь.
Митрополит Сурожский Антоний после войны работал врачом и много общался с бывшими жертвами фашистских концлагерей. Это были люди, которых несколько лет подряд каждый день обижали так страшно, что об этом нельзя даже подумать без содрогания. Но что же они вынесли из этого многолетнего опыта обид и унижений, как относились к своим обидчикам? Владыка Антоний приводит в своей книге два уникальных документа — молитву, написанную на клочке оберточной бумаги погибшим узником лагеря смерти Дахау, и рассказ своего старого знакомого, который сам провел за колючей проволокой четыре года. Наверное, можно сколь угодно долго теоретизировать о христианском всепрощении, соглашаться с ним, или его оспаривать... Но перед этим единодушным свидетельством двух людей, перенесших немыслимые страдания, хочется просто склонить голову и благоговейно умолкнуть:
« "Мир всем людям злой воли! Да престанет всякая месть, всякий призыв к наказанию и возмездию. Преступления переполнили чашу, человеческий разум не в силах больше вместить их. Неисчислимы сонмы мучеников.
Поэтому не возлагай их страдания на весы Твоей справедливости, Господи, не обращай их против мучителей грозным обвинением, чтобы взыскать с них страшную расплату. Воздай им иначе! Положи на весы, в защиту палачей, доносчиков, предателей и всех людей злой воли — мужество, духовную силу мучимых, их смирение, их высокое благородство, их постоянную внутреннюю борьбу и непобедимую надежду, улыбку, осушавшую слезы, их любовь, их истерзанные, разбитые сердца, оставшиеся непреклонными и верными перед лицом самой смерти, даже в моменты предельной слабости. Положи все это, Господи, перед Твоими очами в прощение грехов, как выкуп, ради торжества праведности, прими во внимание добро, а не зло! И пусть мы останемся в памяти наших врагов не как их жертвы, не как жуткий кошмар, не как неотступно преследующие их призраки, но как помощники в их борьбе за искоренение разгула их преступных страстей…"
Второй пример — человека, которого я очень близко знал. Он был старше меня значительно, участник первой мировой войны, где он потерял руку; он вместе с матерью Марией Скобцовой спасал людей во время немецкой оккупации — Федор Тимофеевич Пьянов. Его взяли немцы в лагерь, он четыре года там был, остался в живых. Когда он вернулся, я его встретил случайно на улице, говорю: — Федор Тимофеевич, что вы принесли обратно из лагеря, с чем вы вернулись? — Я вернулся с ужасом и тревогой на душе. — Вы что, потеряли веру? — Нет, — говорит, — но пока в лагере я был жертвой жестокости, пока я стоял перед опасностью не только смерти, но пыток, я каждую минуту мог говорить: Господи, прости им, они не знают, что творят! И я знал, что Бог должен услышать мою молитву, потому что я имел право просить. Теперь я на свободе; наши мучители, может быть, не поняли и не раскаялись; но когда я говорю теперь: Господи, прости, они не знают, что творят, — вдруг Бог мне ответит: а чем ты докажешь искренность своего прощения? Ты не страдаешь, теперь тебе легко говорить...
Вот это тоже герой прощения.
И я глубоко уверен, что в конечном итоге, когда мы все станем на суд Божий, не будет такой жертвы, которая не станет в защиту своего мучителя, потому что раньше, чем придет время окончательного Страшного суда над человечеством, каждый, умерев, успеет на себя взглянуть как бы в зеркале Божества, увидеть себя по отношению ко Христу, увидеть, чем он был призван быть и не был, и уже не сможет осудить никого» (из книги митрополита Антония Сурожского «Человек перед Богом»).
-
Мешок картошки.
(http://s017.radikal.ru/i416/1112/0c/d282cd6d66e9.jpg)
Однажды учитель заставил каждого из своих учеников принести чистый мешок и сумку с картофелем. Для каждого человека, которого они в своей жизни отказались простить ученики должны были выбрать картошку, написать на ней имя этого человека и дату и положить в пластиковый мешок.
Некоторые мешки были достаточно тяжелые, другие немного легче. Далее учитель сказал своим ученикам, чтобы те носили эти мешки с собой целую неделю, ночью оставляя их около кровати, во время поездки в машине на соседнем сиденье, или на своем столе во время работы. Естественно картошка скоро стала портиться и становиться склизкой.
Получив такой опыт ученики осознали, что такой же груз непрощенных обид, только духовный, они постоянно носили с собой. Это стало потрясающим примером той цены, которую они платили за то, что сохраняли в себе боль и негативные эмоции.
Слишком часто мы думаем, что прощение это подарок другому человеку. Конечно, это правда, но лишь отчасти. Потому что это еще и величайший подарок самим себе!
Поэтому в следующий раз, когда вы решите, что не можете кого-то простить, спросите сами себя:
Разве мой мешок недостаточно тяжел?
-
Мост примирения.
Однажды два брата Иван и Андрей, которые жили на соседних фермах поссорились. Это была первая серьезная ссора за 40 лет между братьями, чьи хозяйства были очень взаимосвязаны. Но их сотрудничеству пришел конец.
Всё началось с небольшого недоразумения, которое переросло в, обидную для обоих, словесную перепалку и затяжное молчание. Как-то утром Ивану постучали в дверь. На пороге стоял плотник, искавший подработки. Иван сказал ему: «Есть у меня для тебя работа. Посмотри на этот ручей. Он разделяет наши фермы. Еще неделю назад здесь был луг, но мой брат прошелся бульдозером по речной дамбе и теперь нас разделяет ручей. Он это сделал назло мне. Так вот – ты построишь высокий забор между нами и избавишь меня от необходимости видеть его лицо и его ферму».
Плотник согласился и взялся за работу. Он тщательно всё обмерял, пилил деревянные бруски – не терял ни минуты. К заходу солнца, когда Иван вернулся с поля, плотник уже закончил работу.
Глаза Ивана округлились и челюсть отвисла. Вместо забора через ручей был возведен мост!
Каково же было удивление Ивана, когда он увидел своего брата спешащего к нему через мост. «Ну, ты даешь! Ты построил нам мост после всего, что я наделал!», – воскликнул Андрей. Братья встретились на середине моста, пожали друг другу руки и обнялись.
Они попросили плотника остаться поработать у них еще, но он им ответил: «Я бы с радостью, но мне еще нужно построить много мостов».
-
Алеся,ты умница.+++++
-
Алеся, ты умничка, спасибо тебе!+++++
-
Два царских сына (Притча)
У царя было два сына: старший и младший. У них были разные характеры, но царь любил их обоих.
Со временем старший сын увлёкся охотой, а младший пристрастился к азартным играм. Их увлечения скоро переросли в страсть. Старший сын перестал заботиться о возложенных на него царём обязанностях по управлению государством, а младший проигрывал деньги отца.
Царь разгневался и приказал министрам не позволять старшему сыну выезжать на охоту, а младшему — не давать денег на игру. Старший сын сильно обиделся на отца и перестал с ним разговаривать. Младший же раскаялся и, стыдясь за своё поведение, как только видел отца, падал перед ним на колени и повторял: «Отец, прости меня!».
Тронутый его раскаянием, царь снова приблизил младшего сына к себе, взяв с него обещание впредь не предаваться дурным увлечениям. А старшего сына, продолжавшего гордо молчать и затаившего на царя сильную обиду, отослал
послом в другую страну, сказав: "Не таящего обиды — и я не обижу. А хранящий обиду — хранит и своё наказание".
-
Беседа с Натальей Сухининой:
"Помолитесь за дядю Толю!"
- Встречи, которые оставили след в вашей жизни?
- Например с Александром Петрыниным, заслуженным учителем России, который в Хабаровске возглавляет приют для «трудных» детей… Он, пожалуй, для меня на сегодняшний день – образец той самой «амбулаторной» жизни. Он не уходит в монастырь, он спасает детей, выводит их в жизнь.
Я не успеваю сотую долю того, что успевает он. Каждый день он вспоминает в молитве всех своих детей, в том числе тех, которые выпустились, создали семьи … Это человек, у которого каждый час на учете. Я так не могу: люблю долго раскачиваться, пребывать в состоянии созерцания. Приходится себя подгонять: пиши, встречайся с людьми… Саша дан мне в устыжение.
Много вокруг меня хороших людей. Слава Богу, я в том возрасте, когда могу выбирать друзей. В молодости было иначе: знаю, что человек мне не очень приятен, а неудобно не общаться. Сейчас я окружаю себя только теми, с кем мне хорошо, комфортно, кто меня поймет. Все, кто меня сегодня окружает – мои учителя: каждый чему-то учит. Каждая встреча помогает понять что-то в себе. Иногда приезжаешь после знакомства и думаешь: как же я раньше жила без этого человека?!
Однажды в Астрахани после творческой встречи мне надо было срочно в аэропорт, я выбегаю, сажусь в машину, и за мной следом выскакивает мальчик лет десяти. Без шапки, а на улице – зима, метет. «Очень прошу, помолитесь за дядю Толю, им очень плохо, очень трудно!», — просит он и записочку протягивает. Обещаю.
А водитель говорит мне позднее: «Дядя Толя – брат его мамы, который ему однажды в состоянии полного алкогольного опьянения пробил бутылкой голову». Какое всепрощение у ребенка! Ему уже учиться ничему не надо, он уже готовый христианин. Мне бы, к моим годам, хоть сотую долю этого бы стяжать, а он в 10 лет это понял! Как же у него не учиться?
- Можно научиться прощать?
- Нам говорят, что можно и нужно. Мы знаем, и остаемся на том же уровне. Главная трагедия современных христиан в том, что мы все знаем, но ничего не можем.
Мне вот очень трудно дается эта наука. Я долго помню обиды. Это тоже вопрос, который я не понимаю: я хочу не помнить обиду, а помню. Что мне делать? Нет, я могу не показать обиду внешне, сказать, как это принято: «Спаси Господи!», «Во славу Божию!» — мы все хорошо знаем, что говорить, особенно в Прощеное воскресение. А главное-то – что внутри. Как внутри изгнать из себя обиду?
У меня вообще бывает ощущение, что одно и тоже талдычишь на исповеди, а с места не двигаешься. А годы проходят… Бедные батюшки, сколько они этого нашего слушают!
Искорки света в этом мире (http://timetolive.ru/p/06_2012/iskorki_sveta/)
-
Мне вот очень трудно дается эта наука. Я долго помню обиды. Это тоже вопрос, который я не понимаю: я хочу не помнить обиду, а помню. Что мне делать? Нет, я могу не показать обиду внешне, сказать, как это принято: «Спаси Господи!», «Во славу Божию!» — мы все хорошо знаем, что говорить, особенно в Прощеное воскресение. А главное-то – что внутри. Как внутри изгнать из себя обиду?
прям мои слова. Но когда я правда этого хочу - искренне, всем сердцем, обида уходит сама - просто прощаю и все. Вот только хочу редко, а почему? потому что это такой труд души - хотеть простить человека по настоящему
-
..." Если ты не прощаешь своего ближнего - построил стену между ним и собой, ты построил её между собой и Богом. Этот забор можно разобрать только со своей стороны: Господь насильно через него не переступит "...
-
Когда вам кажется, что простить нельзя, вспомните сколько прощено Вам... (с)
-
Мифы о прощении
Когда прощать? И все ли можно простить?
Мифы № 1: простить значит забыть
Некоторые люди (это один из мифов) считают, что простить – это значит признать, что «ничего не было» — «замнем для ясности». Ничего страшного не случилось, ничего человек не сделал.
А если действительно сделал? Мы как бы его и оправдываем, и обеляем, и черное называем белым. Но это к прощению не имеет никакого отношения. Потому что простить – это не значит «отпустить грехи», это не значит обесценить поступок.
Прощение не несет в себе обесценивание того вреда, того зла, которое человек нам причинил. И прощаем мы человека, личность. Вспомните, что есть высказывание: «любить грешника, но ненавидеть грех». Здесь это высказывание как раз очень уместно.
Мы не должны в угоду человеку или для сохранения отношений отказываться от обличения каких-то пороков или грехов, проступков и злонамеренных действий. Поэтому здесь очень важно отделять прощение от обличения. Причем, в обличении необходимо назвать вещи своими именами. Если это не только мое субъективное ощущение, а действительно объективная ситуация, очевидная ситуация, что человек предал или обманул, или сильно подвел.
Миф № 2: «не прощу, пока не извинишься»
Еще один миф: простить можно только, если человек сам просит прощения. Ничего подобного. Мы прощаем не для человека, мы прощаем для себя.
Что такое обида? Это я ношу зло на другого человека в себе. И это зло как напряжение буквально физически где-то внутри меня живет. Вопрос, «где — в сердце или в голове?» – вопрос риторический, но главное, что это зло я в себе ношу.
Прощение не зависит от того, признает ли другой человек, что то, что он сделал – зло, и что это зло сделал он, хочет ли он, чтобы я его простила, а зависит от того, хочу ли я дальше носить зло на другого человека. Причем, не его зло, а мое зло — то, что я на него злюсь, то, что я его осуждаю, то, что я его не принимаю.
А для сердца, для души зло на другого человека — это очень тяжелый груз. Когда человек не прощает, в этом есть элемент саморазрушения.
Люди хранят свои обиды десятилетиями, думая, что они этим самым наказывают того, кто им причинил вред, но в первую очередь они наказывают себя.
Миф № 3: прощают слабаки
Какие еще есть мифы? Что прощение — это слабость. Если простишь – будешь как тряпка. Но на самом деле прощение требует очень большого мужества и внутренней силы. Ведь мы должны сделать внутреннее усилие для того, чтобы отделить ту боль, которую мы испытали от отношения к человеку.
То есть, боль – она может остаться, поэтому не всегда бывает возможно, простив человека, забыть то, что он сделал. Болезненный след может оставаться всю жизнь, но это не значит, что человек не простил.
Мы не вспоминаем тот гвоздь, на который мы напоролись в детстве, но шрам у нас остается на всю жизнь. Мы не злимся, не осуждаем, мы уже давно простили, но след от этой травмы может остаться и иногда напоминать о себе.
Нужно иметь в виду, что не всегда прощение означает прекращение боли. И если человек еще вспоминая о случившемся, испытывает какую-то боль, это не значит, что он не простил.
Прощение как решение – «решил и простил» — невозможно. Без чувств, без какой-то внутренней эмоциональной работы никакого прощения не будет.
Миф № 4: само пройдет
Точно так же и обратное – «когда внутри чувства уйдут, оно как-то само простится, без моей воли» — тоже неправда. Само не прощается.
Прощение – это сочетание и воли, и чувств. Я принимаю решение, и дальше я эмоционально это решение тоже каким-то образом осуществляю. Исходя из этого прощение – это не акт, что вот так «раз и все», «отрубил», а процесс. И для некоторых ситуаций это процесс длительный, который зависит от степени травм, разрушений, которые со мной случились.
Мне очень нравится выражение, что прощение – это односторонняя ответственность и односторонняя открытость. Прощение не ожидает взаимности (в идеале). И прощение не означает автоматически примирения: если я человека простила, то я с ним и дальше буду прекрасно общаться. Человек может совершить по отношению ко мне такой поступок, который делает дальнейшее общение с ним невозможным.
То есть, если я простила, это не значит, что я дальше с ним буду дружить как прежде, что в наших отношениях ничего не изменится. Иногда меняется и меняется кардинально.
Прощение как дар
Прощение – это мой свободный подарок другому. Я ему это дарю без ожидания чего-то взамен. А чего мы ожидаем?
Мы ожидаем, что он изменится, исправится, осознает свои ошибки, раскается. Нет, не обязан, не должен. Может. Мы своим прощением ему как бы немножко помогаем, принимая его таким, какой он есть. Но это не гарантия.
Прощение — одновременно и щедрость, и риск.
Щедрость – потому что это действительно такой акт души, а риск – потому что не знаешь, где ты в результате окажешься. Результат моего прощения – он неизвестен ни для меня, ни для другого человека.
Выгоды обиды
Поэтому, когда мы говорим про обиду, очень важно помнить, что суть обиды – неоправданные ожидания. И первое, что мы делаем, когда чувствуем внутри себя обиду, – это задаем себе вопрос: насколько мои ожидания адекватны?
Если ожидания адекватны – мы проясняем отношения. Если ожидания неадекватны – вопрос обиды снимается. И выражение, что «на обиженных воду возят» – правильно только в том случае, если обида становится не столько эмоциональной реакцией (перестает выполнять сигнальную функцию), а становится образом жизни, способом выстраивания отношений – таким манипулятивным средством, с помощью которого человек строит свои взаимоотношения с окружающими.
Выгод у обиды очень много. Быть обиженным, быть жертвой – это сразу «нимб» над головой, «крылья» за спиной расправляются. Это самоутверждение на фоне «плохих», «ужасных» других, которые такие злые, такие нехорошие, бесчувственные.
Проводилось интересное социологическое исследование, когда людей спрашивали: «Что бы вы хотели изменить в окружающих?» Большинство говорило: чтобы окружающие были более терпимыми, доброжелательными, чувствительными, понимающими. «А какие качества вы в себе хотели бы побольше развить?» Ну, конечно, уверенность, целеустремленность, настойчивость, силу — совершенно другие, противоположные качества.
В обиде человек часто пользуется другими как объектом самоутверждения. И это уже такой способ выстраивания отношений.
Что делать с обидами
- Как понять, что ты искренне простил?
- Чтобы понять, что ты простил искренне, важно внутри себя иметь какие-то внутренние критерии. Причем, эти критерии у каждого человека свои.
Внутренний критерий – ощущение, что я не держу зло. У кого-то это будет ощущение легкости и свободы, в отличие от напряжения, тяжести и каких-то неприятных чувств, а для кого-то это будет возможность спокойно думать или разговаривать с обидчиком, когда не возникает внутри неприятного осадка или каких-то искажений восприятия.
Для кого-то искреннее прощение – это прекращение бесконечного диалога в голове, когда человек доказывает, оправдывает, обвиняет, объясняет, осуждает и до бесконечности мысленно в голове этот диалог прокручивает. И если вдруг он закончился, и в голове тишина, то, возможно, это говорит о том, что человек искренне простил.
Очень важно каждому человеку для себя выяснить — а как я могу понять внутри себя, что я действительно простил искренне? Здесь не может быть внешнего критерия, и другой человек не может подсказать или помочь найти этот критерий. Это можно выяснить путем самонаблюдения и внимательного отношения к своему внутреннему миру. Других путей нет.
- Можно ли терпеть хамство, например, в магазине, на почте?
- Если говорить о наших реакциях на хамство, с которым мы можем столкнуться в общественном транспорте, в магазине и в каких-то других местах, то здесь речь идет, скорее, не об обиде. Потому что обида в большей степени относится к личным отношениям, эмоциональным связям. А в транспорте и магазине ситуация обезличивания, там оскорбление может быть не лично ко мне направлено, но ко мне как к члену общества, как к пассажиру или покупателю. Поэтому там, скорее, будет не обида, а реакция раздражения, неприятия.
Совершенно нормально испытывать негативные реакции, когда мы сталкиваемся с несправедливостью или хулиганством, хамством. И здесь важно, что мы дальше делаем. Если мы начинаем в ответ хамить, то это, конечно, недопустимо. Или мы молчим, потому что силы неравны, и боимся. Может такое быть, потому что иногда риск слишком велик, риск буквально физической угрозы, что человек может ударить или продолжить какие-то оскорбления — и здесь, возможно, «на рожон лезть» не стоит. Героизм, конечно, приветствуется, но не во всех ситуациях.
Лучше всего в ситуации оскорбления или публичного насилия обратиться к кому-то за помощью, если мы сами не можем справиться. В магазине попросить пригласить менеджера или потребовать жалобную книгу. Не оставлять безнаказанным.
Почему? Потому что, давая обратную связь другому человеку на его поступок, мы ему помогаем. Можно, конечно, бояться, что мы его обидим, или что он расстроится. Но, не давая обратной связи, мы оставляем его в поле безнаказанности. Он чувствует, что он может и дальше продолжать так себя вести, и это вводит его в соблазн. Не встречая отпора своему негативному поведению, он начинает думать, что это нормально.
Бывает, что люди не считают свое поведение хамским.
Я часто привожу такой пример на лекциях. Я ехала в электричке, и рядом со мной муж с женой разговаривали друг с другом, используя нецензурные слова. Они так общаются. Они не ругались, просто у них такой разговор. Рядом сидели я и две молодые девушки. И слушать это было ужасно, поэтому, когда я поняла, что если сейчас что-то не сделаю, мне придется выслушивать это в течение всей поездки, я напомнила им, что они в общественном месте, и что не стоит так выражаться. Они совершенно искренне удивились и сказали: да, да, извините. Выяснилось, что они знают нормальные слова. Просто они как-то не подумали, что они не у себя дома.
Я сейчас не хочу обсуждать моральный облик этих людей или способ их общения, но важно показать, что иногда люди не осознают, что нарушают правила. И тогда, действительно, можно им напомнить, указать на это без какой-то агрессии, злости, раздражения, а просто попросить.
Да, не всегда это помогает. Можно в ответ услышать что-нибудь неприятное. Но обличение греха — нас к этому призывают. Это же призыв ко всем христианам православным. Не оставлять это без внимания, потому что действительно человек может не знать, не замечать.
- Нужно ли говорить о своей обиде другому или это личное дело каждого?
- Когда нас обижают, перед нами встает вопрос: сказать другому или не сказать. Это зависит от ситуации, потому что за свои чувства мы несем ответственности сами. И другой человек может ненамеренно сделать нам больно. Поэтому обвинять его в том, что он нас обидел, не всегда возможно.
Дальше вопрос: насколько у нас отношения с этим человеком близкие, и насколько я собираюсь с ним дальше общаться? От этого зависит, давать ли мне ему обратную связь на его поступок, на его слова, на его действия или нет. Если я хочу с человеком общаться дальше, то хорошо бы, чтобы он знал, в каких случаях мне бывает больно, какие слова меня могут задеть, какие действия я не принимаю.
Конечно, в форме «Я-сообщения»: «я хочу сказать, что, когда люди так делают, мне неприятно (или мне больно, мне плохо, мне это не нравится)».
Что делать, если это касается серьезных вещей, прежде всего, здоровья? Простой пример. Человек, не спрашивая разрешения, начинает курить. А у меня голова от табачного дыма болит. Он не хотел меня обидеть. Мне сидеть, терпеть, нюхать табачный дым и потом мучиться от головной боли, или мне ему сказать: ты знаешь, у меня от табака болит голова, поэтому, пожалуйста, при мне не кури?
Вот эта обратная связь не несет осуждения человеку, она просто говорит о том, что мне это не нравится, меня это не устраивает. Я не говорю, что я обиделась.
Поэтому в данном случае, конечно, можно говорить о своих чувствах, можно говорить о своих реакциях, но помнить, что иногда наши эмоциональные реакции бывают неадекватны ситуации. Эта неадекватность может быть вызвана нашей усталостью. Не выспались, плохо себя чувствуем, просто повышена чувствительность в данный конкретный момент, и на обычные действия мы можем отреагировать: ну как так можно, что это такое?! Но это не значит, что человек что-то плохое сделал.
- Как реагировать, когда тебя намеренно обижают?
- Если я знаю, что человек меня обидел специально, тогда у меня начинаются сомнения в наших отношениях. Потому что, если человек хочет сделать мне больно и делает мне больно специально, тогда что это за отношения у нас такие?
Или, может быть, я спровоцировала? Тоже размышление.
Но даже, если я спровоцировала – это не повод отвечать мне «злом на зло», можно всегда как-то по-другому решить такие вопросы. Я невольно сделала человеку больно, он мне ответил. Но не обязательно же умножать зло, можно же прояснить и прекратить зло.
В любом случае, если речь идет не о родственных, а о дружеских отношениях, тогда встает вопрос о дистанции, о доверии и иногда вопрос о прекращении этих отношений. Зачем мне общаться с человеком, который намеренно мне делает больно? Если я, конечно, не мазохист.
С родственными отношениями все сложнее.
- Как вести себя с обидчивым человеком? Нужно ли постоянно осторожничать, угождать ему или прямо говорить о своем мнении?
- Часто, сталкиваясь с обидчивыми людьми, мы начинаем лицемерить, заниматься человекоугодием и думать, что это проявление нашей добродетели, что мы таким образом о нем заботимся: угождая и обслуживая его обидчивость, мы делаем для него доброе дело. Но это не так.
Лицемерие и человекоугодие не могут быть добродетелями, какими бы мотивами они не были вызваны, точно так же, как наша «терпеливость».
Чем отличается такая «терпеливость» от терпимости? Терпеливость – это когда я внутри все свои чувства зажала. Причем, чувства какие? Недовольство, мягко говоря, несогласие, неприятие, иногда даже ненависть. А снаружи я киваю, я улыбаюсь, соглашаюсь, я не говорю ничего против. Но это не имеет никакого отношения к добродетели терпимости. Потому что терпимость – это внутреннее принятие без возмущения, гнева и осуждения другого человека.
Часто результат терпеливости – это сплетни. Потому что здесь я вытерпела, выдержала, «не показала вида», но потом я иду в то место, где я чувствую себя в большей безопасности, и там я уже все выскажу, что я думаю по поводу поведения другого человека. Поэтому подобное угодничество к добру не приводит.
Важно помнить, что ответственность за чувства лежит на самом человеке. Я не могу обидеть, и меня не могут обидеть. Я могу обидеться. Это мой выбор, как я реагирую и как долго, и что я потом с этой обидой делаю. Либо я размышляю и предпринимаю какие-то действия, либо я ее холю, лелею.
Но мы уже говорили о том, что обида может быть прекрасным способом манипулирования и самоутверждения. Поэтому потакать этому нет никакого смысла.
Рано или поздно человек может узнать, что, оказывается, мы с ним не согласны, и что мы все время его терпели. От кого он узнает? Да от нас же. Терпеливость закончится, и мы ему выскажем все то, что все эти долгие годы мы копили. И для него это будет страшным ударом и разочарованием. То есть, мы терпим ради сохранения отношений, а на самом деле отношения, построенные на лицемерии, постепенно разрушаются.
Ольга Красникова
-
Мифы о прощении
Фиджа, СПАСИБО ! Очень ценно для меня .
-
Когда вам кажется, что простить нельзя, вспомните сколько прощено Вам... (с)
А когда мозгом и словами прощаешь, и внутри вроде как спокойно, а потом вдруг обида просыпается и рвет тебя на части... молишься, молишься, просишь прощения и прощаешь... и опять на какое-то время...
Как простить? Как забыть?
-
Как простить? Как забыть?
В каждый момент времени каждый из нас - инструмент друг для друга в руках учителя - Бога.
Преподобный Серафим Вырицкий - От Меня это было
Думал ли ты когда-либо,
что всё, касающееся тебя,
касается и Меня?
Ибо касающееся тебя
касается зеницы ока Моего.
Ты дорог в очах Моих,
многоценен,
и Я возлюбил тебя,
и поэтому для Меня
составляет особую отраду
воспитывать тебя.
Когда искушения восстанут
на тебя, и враг придет, как река,
Я хочу, чтобы ты знал, что
От Меня это было.
Что твоя немощь
нуждается в Моей силе
и что безопасность твоя
заключается в том,
чтобы дать Мне возможность
бороться за тебя.
Находишься ли ты
в трудных обстоятельствах,
среди людей,
которые тебя не понимают,
которые не считаются с тем,
что тебе приятно,
которые тебя отстраняют, —
От Меня это было.
Я — Бог твой, располагающий
обстоятельствами.
Ты не случайно оказался
на твоем месте,
это то самое место,
которое Я тебе назначил.
Не просил ли ты, чтобы
Я научил тебя смирению,-
так вот смотри,
Я поставил тебя
как раз в ту среду,
в ту школу,
где этот урок изучается.
Твоя среда и живущие с тобою
только выполняют Мою волю.
Находишься ли ты в денежном
затруднении, тебе трудно сводить
концы с концами, знай, что
От Меня это было.
Ибо Я располагаю твоими
материальными средствами.
Я хочу, чтобы Ты прибегал
ко Мне и был бы
в зависимости от меня.
Мои запасы неистощимы.
Я хочу, чтобы
ты убеждался в верности Моей
и Моих обетований.
Да не будет того,
чтобы тебе могли сказать
о нужде твоей: «Вы не верили
Господу Богу вашему»
(Втор. 8, 12—13).
Переживаешь ли ты
ночь скорбей,
ты разлучен с близкими
и дорогими сердцу твоему, —
От Меня это было.
Я — муж скорбей,
изведавший болезни,
Я допустил это, чтобы ты
обратился ко Мне
и во Мне мог найти
утешение вечное.
Обманулся ли ты в друге твоем,
в ком-нибудь, кому
открыл сердце свое, —
От Меня это было.
Я допустил этому
разочарованию коснуться тебя,
чтобы ты познал,
что лучший друг твой
есть Господь.
Я хочу, чтобы ты
все приносил ко Мне
и говорил Мне.
Наклеветал ли кто на тебя
предоставь это Мне
и прильни ближе ко Мне,
убежищу твоему, душою твоею,
чтобы укрыться
от «пререкания языков».
Я изведу, как свет, правду твою
и судьбу твою, яко полудне
(см.: Пс. 36, 6).
Разрушились ли планы твои,
поник ли ты душою
и устал —
От Меня это было.
Ты создавал себе свои планы
и принес их Мне,
чтобы я благословил их.
Но я хочу, чтобы ты
предоставил Мне
распоряжаться обстоятельствами
твоей жизни,
и тогда ответственность
за все будет на Мне,
ибо слишком тяжело
для тебя это,
и ты один не можешь
справиться с ними,
так как ты только орудие,
а не действующее лицо.
Посетили ли тебя
неожиданные неудачи житейские
и уныние охватило
сердце твое, знай —
От Меня это было.
Ибо Я хочу, чтобы сердце
твое и душа твоя
были всегда пламенеющими
пред очами Моими
и побеждали бы именем Моим
всякое малодушие.
Не получаешь ты долго
известий от близких и
дорогих тебе людей
и по малодушию твоему
впадаешь в отчаяние
и ропот, знай —
От Меня это было.
Ибо этим томлением
твоего духа Я испытываю
крепость веры твоей
в непреложность обетования,
силу дерзновенной
твоей молитвы
о сих близких тебе.
Ибо не ты ли
вручил их Покрову
Матери Моея Пречистыя,
не ты ли некогда
возлагал заботу о них
Моей промыслительной любви.
Посетила ли тебя
тяжкая болезнь,
временная или неисцельная,
и ты оказался прикованным
к одру своему —
От Меня это было.
Ибо Я хочу, чтобы ты познал
Меня еще глубже
в немощах своих телесных
и не роптал бы за сие
ниспосланное тебе испытание,
не старался
проникнуть в Мои планы
спасения душ человеческих
различными путями,
но безропотно и покорно
преклонил бы выю твою
под благость Мoю к тебе.
Мечтал ли ты
сотворить какое-либо
особенное дело для Меня
и вместо того
слег на одр
болезни и немощи —
От Меня это было.
Ибо тогда ты был бы
погружен в дела свои
и Я не мог бы привлечь
мысли твои к Себе,
а Я хочу научить тебя
самым глубоким мыслям,
что ты на службе у Меня.
Я хочу научить тебя сознавать,
что ты — ничто.
Некоторые из лучших
соработников Моих суть те,
которые отрезаны
от живой деятельности,
чтобы им научиться
владеть оружием
непрестанной молитвы.
Призван ли ты неожиданно
занять трудное и ответственное
положение, иди полагаясь
на Меня.
Я вверяю тебе эти трудности,
ибо за это
благословит тебя
Господь Бог твой
во всех делах твоих,
на всех путях твоих, всем,
что будет делаться
твоими руками.
В сей день даю
в руку твою этот сосуд
священного елея.
Пользуйся им свободно,
дитя Мое.
Каждое возникающее
затруднение, каждое
оскорбляющее тебя слово,
каждая помеха в твоей работе,
которая могла бы
вызвать чувство досады и
разочарования, каждое
откровение твоей немощи
и неспособности пусть
будут помазаны этим елеем —
От Меня это было.
Помни, что всякая помеха
есть Божие наставление,
и потому положи
в сердце свое слово,
которое Я объявил тебе
в сей день, —
От Меня это было.
Храни их, знай
и помни — всегда,
что всякое жало притупится,
когда ты научишься во всем
видеть Меня.
Все послано Мною
для совершенствования
души твоей, —
От Меня это было.
Этот текст, написанный в стихотворной форме, преподобный Серафим адресовал одному из своих духовных чад — епископу, находящемуся в заключении. В нем — отблеск глубочайшей молитвенной тайны, раскрываемой в беседе Бога с душою человека. Это духовное завещание старца, обращенное и ко всем нам.
-
Прощение не несет в себе обесценивание того вреда, того зла, которое человек нам причинил. И прощаем мы человека, личность. Вспомните, что есть высказывание: «любить грешника, но ненавидеть грех». Здесь это высказывание как раз очень уместно.
Мы не должны в угоду человеку или для сохранения отношений отказываться от обличения каких-то пороков или грехов, проступков и злонамеренных действий. Поэтому здесь очень важно отделять прощение от обличения. Причем, в обличении необходимо назвать вещи своими именами. Если это не только мое субъективное ощущение, а действительно объективная ситуация, очевидная ситуация, что человек предал или обманул, или сильно подвел.
Твой пост -подарок для меня. Как раз думала над вопросом что есть прощение и что есть обличение . :mngdtk23:
Вот вернулась ещё раз прочитать.
-
Прощеное воскресенье
[attachimg=1]
У меня есть хороший товарищ, он такой же священник, как и я. В семье у них было трое братьев, а воспитывала их мама одна. Старший из них, потом уехал в Питер, и там погиб, несчастный случай. Младший брат спился и умер оттого, что никто ему во время не дал опохмелиться, а средний, пройдя тяжелейшим путем очищения, стал служить у престола.
Вот он мне и рассказывал. Однажды, отслужив воскресную литургию, он, пока в трапезной накрывали обед, сел в кресло и, как говорит, немного задремал. Видит, стоит перед ним его младший брат. Батюшка в тот момент ещё ничего не знал о его смерти. А накануне, тот у себя на родине зашел в кафе, попросил ему налить, а заплатить было нечем. Ему отказали, он сел на стул, и здесь же в кафе умер, ему было всего 26 лет.
Так вот, младший брат спрашивает: «Брат, что со мной происходит? Я не могу ни с кем заговорить. Меня никто не видит, не слышит, дотрагиваюсь до людей, а они не чувствуют. Я все время один. Что со мной, брат»? Я его в ответ спрашиваю, говорит батюшка: «А ты часом не помер»? «Помер? А что же мне тогда делать»? недоумевает младший брат, «идти на кладбище»? «Нет, иди пока домой».
«Я очнулся», продолжал батюшка, «или лучше сказать, пришел в себя, это не было сном в полном понимании, скорее какая-то полудрёма. Немедленно связался с матерью, и та подтвердила, что в то воскресенье был уже девятый день со дня смерти младшего брата». Сама, будучи женщиной неверующей, она не стала тревожить сына священника, расстраивать его.
«Ты подумай», говорил он мне, «брат девять дней не понимал, что умер. И там никому до него не было дела, он никому не был нужен».
Явления из мира умерших в мир пока живых дело, хотя и редкое, но вполне обыденное. Так и у нас, жил в поселке человек по имени Иван Григорьевич. Мы с ним прожили в одном доме наверно лет пятнадцать. Был он в своё время начальником среднего уровня, со мной знакомства не поддерживал, но знаю, что наблюдал со стороны. Посмеивался над моим приходом в Церковь, а уж как я стал священником, встречая меня, откровенно смеялся. Нет пророка в своем отечестве, нет, и не будет.
Знаю, что охоч был мужик до женского пола, жена даже одно время уходила от него, но потом родили девочку, плод их примирения, и семья сохранилась. Правда, со временем девочка подросла и повела не очень хороший образ жизни. А потом, когда к нам пришли наркотики, в зависимость от них тогда попали многие, и та девочка, к сожалению, тоже.
Выйдя на пенсию, Иван Григорьевич остепенился постоянно ездил велосипедом на дачу, и стал на удивление заботливым семьянином. Узнав, что неизлечимо болен, постарался сделать дома посильный ремонт, починил сантехнику и умер на руках у жены. Заносить его тело в храм он не велел, но на заочное отпевание согласился. Тронуло то, что, уходя, человек заботился о своих близких. Меня не обижали его насмешки в прошлом, и я совершал все, что мог в его память с добрым чувством на сердце.
Окончилось время заказанного по нему сорокоуста, и я забыл о нём.
Прошло не более трех месяцев после его кончины, и наступало время начала Великого поста. В день Прощеного воскресения, уже перед тем, как мне окончательно проснуться рано утром на литургию, я увидел Ивана Григорьевича. Он стоял передо мной одетый в свою обычную одежду, в которой ездил на дачу. И хотя все пуговки на пиджаке и рубашке были у него на месте и застёгнуты, а на голове была неизменная фетровая коричневого цвета шляпа, но что-то придавало его внешнему виду жалкое состояние. Я пригляделся, и увидел, что вся его одежда была по краям обтрепана, и рубашка, и пиджак, а шляпа, так ту, словно сильно побило молью. Его щеки, прежде всегда старательно выбритые, покрылись черно-белой старческой щетиной. Он стоял передо мной, слегка согнувшись, и не смотрел мне в лицо, но я мог видеть его глаза. Такие глаза раньше я видел только на фотографиях узников фашистских концлагерей, что случайно попадали в объектив фотокамер. Отчаяние и никакой надежды. «Иван Григорьевич»? спросил я, «почему у тебя такой жалкий вид? Почему ты такой оборванный, не бритый? Неужели твоя Валентина Ивановна перестала следить за тобой»? Его лицо скривилось, словно от боли, и он заплакал как ребенок, плакал и кричал, но я его голоса не слышал. Понимал, что кричит, но что кричит, не слышал. По-моему, Серафим Роуз писал о чем-то подобном. Не каждому, приходящему к нам оттуда, дозволяется говорить с нами. Он пришел на Прощеное воскресенье и просил прощения.
После службы, на которой с особым чувством поминал несчастного Ивана Григорьевича, я просил верующих передать Валентине Ивановне, его вдове, чтобы та нашла меня. О человеке никто не молился, его забыли, это понималось в его глазах, и в его немом крике.
Помню, как Валентина Ивановна, сама на то время уже больная женщина, придя в храм, сидела на скамеечке и ждала меня. Я вышел из алтаря, и мы вместе сидели и долго беседовали. Рассказал о своём видении и спросил её, молится ли она о покойном супруге? В храме я её раньше не встречал, но она могла бы молиться и дома, уж во всяком случае, ничто ей не мешало читать по нему Псалтирь.
Женщина сидела молча, теребила руками носовой платочек и слушала меня. Когда я закончил свой монолог, она ещё немного помолчала, а потом, словно собравшись с силами, говорит мне: «А ты знаешь, батюшка, какой это был гад»? Вот именно так, этим словом, она и назвала своего бывшего мужа. «То, что он изменял мне, я уже простила ему и никогда не вспоминала, тем более, что наша дочь родилась, как знак примирения и прощения. Но есть то, что я не могу ему простить, как не пытаюсь.
С нами семнадцать лет жила моя мама. Она всю свою жизнь проработала в колхозе, в Белоруссии. Вырастила нас пятерых, оставшихся сиротами после гибели на фронте отца. Те, кто работал в колхозах, практически не получили никакой пенсии, всего несколько рублей. Так вышло, что мама должна была жить с нами. Батюшка, ты не поверишь, но все семнадцать лет, не было ни одного дня, когда бы мы, садясь за стол, не услышали бы его дежурную фразу: «Мать, цени, что твой зять кормит тебя, ты ведь нищенка, и если бы не я, ты бы сейчас побиралась где-нибудь, или жила в доме для престарелых».
Мама была человеком глубоко верующим, она смирялась и постоянно молилась о нас. А он, видя, что бабушка большую часть времени проводит в молитве, и здесь доставал её: «Не твой Бог, а я кормлю тебя. Значит, на меня ты и должна молиться, а не на свои иконы». Такая у него была любимая шутка.
Незадолго до своей кончины мама попросила меня набрать ей множество самых разных лоскутков материи. И из них она по своей деревенской технологии стала шить лоскутное одеяло. Когда муж спросил мать, что, мол, она делает, та ответила, что шьёт ему подарок от себя на старость. Все время, пока мама шила это одеяло он потешался над ней, и говорил, что в состоянии купить себе любое самое дорогое и теплое одеяло.
Но, батюшка, последние пять лет своей жизни он мог согреться только под мамиными лоскутками, никакое другое одеяло, даже пуховое, не могло их ему заменить».
Не знаю, молилась ли Валентина Ивановна, как я её просил? Больше её я не встречал. А увидел лишь месяцев через восемь в её же доме, на столе, лежащей в гробу. На отпевании присутствовала только одна дочь, её старший брат к этому времени уже практически спился. Помню, как я хотел донести до молодой женщины, то, о чем говорил с её покойной матерью, просил молиться о родителях, приходить, хотя бы иногда, в храм. Говорил и понимал, что слов моих она не слышит. В храме их дочь с того времени я не видел, а через полгода к нам пришла её подруга, такая же несчастная наркоманка, и заказала уже по ней заочное отпевание. Когда подруга выходила из храма, то повернулась к нам и сказала: «Я — следующая». Правда, прошло уже несколько лет с описываемых мною событий, а она все ещё, слава Богу, жива. Всякий раз, пересекаясь с ней на улице, вспоминаю те её слова, а скорее их интонацию фатальной безнадёги.
Сейчас на кладбище кто-то поставил памятники над всеми тремя могилками, вряд ли это сын, он уже не человек, скорее его бывшая жена. Она давно ушла от мужа пьяницы, воспитывает от него двоих детей мальчика и девочку. Мальчик, правда, говорят, уже подсел на иглу, но девочка ещё хорошая, и мы надеемся, что может быть, в ней и проявится прабабушкино благочестие. Дай Бог, но только ни маму, ни девочку мы у нас в храме ещё ни разу не видели.
Может, именно обо всем этом тогда так горько, беззвучным криком, и плакал несчастный Иван Григорьевич?
Из книги: Плачущий ангел. Авторский сборник
Автор: Священник Александр Дьяченко
-
Простить — значит, принять
Прощеное воскресенье предваряет Великий пост. Красивая и, вроде бы, простая традиция – у всех просить прощения. А ведь она порождает множество вопросов…
У кого испрашивать в этот день прощения – у всех подряд или только у тех, кому ты наверняка причинил обиду? И как прощать от сердца, как узнать, простил ли ты на деле или только на словах? Что делать, если сил простить нет?
Разъяснить смысл Прощеного воскресенья и суть прощения мы попросили иерея Максима Первозванского.
Как перед смертью…
- Отец Максим, откуда пошел этот обычай – просить у всех прощения в последний день перед Великим постом?
- Это вовсе не какое-то порождение народного фольклора, это древнейшая церковная традиция. Сам Христос положил ей начало своими словами, звучащими в Евангелии от Матфея: «Если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный; а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Мф. 6:14-15). Это неизменное Евангельское чтение в последнее воскресенье перед Великим постом.
Позже в Церкви появился чин прощения. В Египте или Палестине монахи на время Великого поста уходили поодиночке в пустыню и, конечно, не были уверены, что она не станет их последним пристанищем. Поэтому и примирялись друг с другом, прося за все прощения, как перед смертью.
- Мы-то ни в какую пустыню не уходим… Почему продолжаем соблюдать эту традицию и Прощеное воскресенье по-прежнему приходится именно на канун Великого Поста?
- Потому что входить в немирном состоянии в Великий пост категорически не рекомендуется. Это время очищения, духовного обновления перед Пасхой, соответственно, нужно постараться положить начало своему очищению, освободиться от бремени вины перед ближними, т.е. действительно со всеми примириться, всех от сердца простить.
Простить, а не извинить
- А что значит – простить? Что мы должны вкладывать в это понятие?
- Есть два разных слова: «прости» и «извини». Это почти синонимы в современном русском языке, однако, изначально это очень разные по смыслу слова [1] .
Вы не замечали, что часто гораздо легче сказать «извини», чем «прости»? «Извини» – значит, выведи меня из вины, сделай меня невиновным, другими словами, давай будем считать, что я перед тобой не виноват. Так ребенок, который полез на стол за конфетами и разбил вазу, может сказать: «Мам, я вот тут разбил твою любимую вазочку, извини меня». Тем самым он хочет оправдаться: «Я не виноват, так получилось».
А что такое «прости»? Это означает: я виноват, я признаю свою вину, но отпусти мне ее, прими меня таким, какой я есть, я постараюсь исправиться.
Поэтому и у Бога мы просим не извинить, а простить, а значит — принять. Принять виноватого, грешного, какого угодно — но принять.
- Точно так же и с людьми: мы просим их принять нас такими, какие мы есть?
- Да, и в этом смысле прощение способно качественно поменять наши отношения. Неслучайно у слова «простить» есть определенная связь – и фонетическая, и смысловая – со словом «просто». Обратите внимание, когда отношения между людьми начинают портиться, говорят, что они усложняются, т.е. теряют свою простоту и ясность: мы не можем просто поглядеть друг другу в глаза, просто улыбнуться друг другу, просто поговорить. А когда кто-то из нас произносит слово «прости», это означает следующее: «Я виноват, постараюсь исправиться, загладить вину; давай устраним эти сложности, давай сделаем так, чтобы мы опять смогли смотреть друг другу в глаза».
Прося прощения, мы пытаемся упростить наши отношения с людьми и с Богом, признав свою вину и отпустив вину своему ближнему. С этого и начинается наше очищение, с этого начинается Великий пост.
За что просить прощения?
- Батюшка, а нужно ли в Прощеное воскресенье просить прощения у всех, кого хоть мало-мальски знаешь – по принципу «может, и его чем когда-то обидел, да не помню»? Или только у тех, кому совершенно точно причинил боль?
- Во-первых, мы просим прощения у тех, против кого мы согрешили, кого огорчили, с кем у нас недомолвки, сложности и проблемы в отношениях.
Во-вторых, мы должны просить прощения и у всех вообще людей — как наших братьев и сестер — за то, что мы плохие христиане. Ведь мы все — члены единого Тела Христова. Болеет ли один член, плохо всему телу — это одна из ключевых мыслей Писания. Адам и Ева согрешили – мучается все человечество. Я согрешил – мучается мой брат.
Кроме того, нужно просить прощения у людей за то, что мы их не любим по-настоящему. Мы призваны любить каждого человека, а вместо этого мы с ним «чуточку общаемся», потому что он нам не интересен. Нам интересна только собственная персона и те люди, которые в данный момент нам нужны. Вот грех против людей — в Прощеное воскресенье это полезно почувствовать.
Такое определение не означает, что нужно падать в ноги всем подряд. Но нужно постараться этот момент – отсутствие в себе любви – прочувствовать и искренне раскаяться.
Как простить?
- А как быть, если человек чувствует, что не способен простить? А пришло Прощеное воскресенье – вроде, прощать надо бы …
- Любой человек может простить. Говоря «я не могу простить», люди часто подразумевают, что не способны забыть причиненную им боль. Но простить – это вовсе не значит забыть боль. Прощение и не подразумевает автоматического и моментального ее исчезновения. Оно означает другое: «Я не держу на причинившего мне эту боль зла, не желаю ему возмездия, а принимаю его таким, какой он есть». Боли может и не стать меньше, но зато человек сможет прямо смотреть в глаза своему обидчику, если тот сам готов смотреть ему в глаза и искренне просить прощения за причиненную им обиду.
- Но если обидчик и не думает признавать свою вину и идти на мировую?
- Тогда, конечно, мириться тяжело. Но Господь призывает нас простить даже врагов и Сам подает нам в этом пример. Такое всепрощение кажется чем-то фантастическим, неисполнимым, однако в Боге, во Христе это возможно.
Учась прощать, нужно помнить еще и вот какой момент: часто люди, причиняющие нам боль, поступают так по попущению Господа. Не в том смысле, что они не виноваты, а в том смысле, что эта обида пойдет нам во благо.
К примеру, если мы просим у Бога такое качество, как смирение, неверно будет ожидать, что оно само собой вдруг свалится на нас с неба. Скорее нужно ждать, что Бог пошлет человека, который нас обидит, заденет, может быть, даже несправедливо. Претерпев такую обиду, найдя в себе силы простить – может быть, только на 3-й, на 10-й, на 20-й раз – мы потихоньку и будем учиться смирению.
Так что нужно понимать, что ничего случайного не бывает и Бог все творит для нашей пользы.
- Отец Максим, как же определить, простил я по-настоящему или нет? На словах можно простить, хоть это тоже нелегко, в то время как на деле обида может и остаться…
- Дело в том, что прощение – это не одномоментный процесс. Бывает, что мы, вроде бы, все простили и забыли, а через какое-то время в нас опять вспыхивает негодование и злость на нашего обидчика.
В чем тут дело? А дело в том, что непрощение — это страсть. А страсть, однажды в нас поселившаяся, может со временем плотно укорениться в душе и, кроме того, способна затаиться, до поры до времени не подавая «признаков жизни». Особенно часто так бывает, когда нанесенная обида была действительно крайне болезненной и серьезной.
А кому выгодно, чтоб эта рана кровоточила вновь и вновь? Конечно, лукавому! Он без устали, всеми силами пытается сбить человека с пути, и если у нас есть какое-то «больное место» — то, из-за чего мы теряем равновесие, досадуем, гневаемся — он обязательно будет на него давить. Есть обида – этот «рогач» будет ее напоминать, освежать в нашей памяти неприятные поступки или слова, сказанные в наш адрес.
Этот шрам зарубцовывается долго — нужно время, однако необходимо и самому прикладывать усилия, чтобы он зарубцевался.
Надо себе напоминать, что с Богом возможно все. Христос, испытывая на кресте муки, которые нам страшно и представить, простил своих мучителей и нам даст силу простить наших обидчиков.
[1] В толковом словаре С.И.Ожегова у слова «извиниться» два смысла: 1. попросить прощения. 2. принести что-нибудь в свое оправдание (устаревшее).
Беседовала Валерия Посашко.
-
Не прощу…
Злая Старуха выходит во двор, тяжело опираясь на клюку. Соседки поспешно поднимаются с лавочки у подъезда и торопятся отойти в сторонку. Кое-кто делает вид, что вспомнил о важном деле («Ох, засиделась я с вами, а мне в магазин пора!»), а кое-кто откровенно отворачивается от Старухи. Не здороваясь.
— Пойдем, Петровна, — слышит она, — Ну ее, ведьму старую.
Ей обидно. Ей страшно больно и обидно. Ей хочется посидеть со всеми на теплом осеннем солнышке, поговорить про ревматизм и сериалы, послушать дворовые сплетни. Но у нее есть гордость. Она не будет унижаться. Достаточно она унижалась в жизни. Довольно терпела, с избытком молчала.
— Видела я вчера твою дочь, — говорит Злая Старуха замешкавшейся соседке. — Ох, она и растолстела! Страшная стала. Смотри, бросит ее муж с двумя детьми. Разве с такой нормальный мужик жить станет?! Свинья, да и только.
— Зачем вы так, Ольга Васильевна! — вспыхивает соседка, — Да, Анечка поправилась, но она же кормит грудью…
— Докормится. Одна останется — взвоет. А поздно будет.
Слезы на соседкиных глазах доставляют Злой Старухе что-то вроде наслаждения. Вот как она ей, правду-матку в лицо, и не смолчала, не проглотила… Наслаждение это горькое, и вспоминать о нем почему-то неприятно, но удержаться она не может. Слишком долго молчала.
Муж ей, тогда еще молодой и красивой, достался суровый.
— Ты — баба, твое дело кухня, — говорил супруг. — Мозгов у баб сроду не бывало. Молчи, дура, что ты толкового можешь сказать?
А она ведь умница была, техникум с отличием, институт…
До сих пор жжет изнутри обида…
Непрощение
Платье она увидала в шикарной магазинной витрине. Белое, в горохах, с широкой юбкой. Чудо, а не платье.
— Нашла, на что деньги тратить, — сказала свекровь, — Да на тебя, корову, его и не натянешь…
А она ведь тоненькая была, как тростиночка…
Ах, как больно было. До сих пор не прошло…
Сын домой пришел за полночь. Отругала, а он в ответ:
— Да кто ты такая, чтоб на меня кричать?! Правильно отец говорил — дура!
Как вспомнит — слезы из глаз. А забыть никак не выходит.
Муж умер рано. И пятидесяти не было. Свекровь давно на том свете. Сын на другом краю земли живет, внучка даже русского языка не знает.
Старость пришла. Память все хуже. Откроет холодильник, и думает — а чего достать-то хотела? И не вспомнит. Очки снимет, а куда положила — не найдет.
А вот старые обиды помнятся все до одной. Вот бы время назад повернуть. Уж тогда она высказала бы. Выкрикнула. В лицо бросила. Сам ты дурак. Сама ты корова. Ах ты паршивец, ты с кем так разговариваешь?!
Мы сидим со Злой Старухой на кухне. В чашках стынет чай. Я уже послушала про то, что муж мой наверняка гуляет, дочку замуж никто не берет, и сама до сих пор не защитилась и, видать, не успею уже.
— Ольга Васильевна, — тихо спрашиваю я. — А вы их простить не пробовали?
— Кого?! — вскидывается она.
— Всех. По очереди. Всех, кто вас обидел.
— Простить?! Да они мне… Да я их…
* * *
Господь велит прощать. Иногда мне кажется, Его наказы — что-то вроде правил техники безопасности. Не собирай угли на своей голове. Тебя, а не кого-то они сожгут дотла. Тебе, а не обидчику будет больно. Не он, а ты будешь просыпаться среди ночи и плакать злыми беспомощными слезами над тем, что не исправить, а простить — нет сил.
— Если б я тогда мужу сдачи дала, как думаешь, легче было бы?
— Не знаю, — честно отвечаю я.
Татьяна Краснова
-
Прости меня, брат...
Жили-были два брата-монаха, которые все время ссорились. После каждой ссоры младший шел у старшего прощения просить:
- Прости меня, брат!
Но у старшего нрав был крутой. Не умел он ни прощать, ни просить прощения.
И вот однажды ушел младший брат из монастыря и пропал куда-то. День его нет, второй — нет. Неделя прошла. Обеспокоился старший брат: а вдруг с младшим что случилось, а он так и не успел у него прощения попросить? И отправился на поиски.
Исходил много земель — везде спрашивал, не видали ли его брата. Докучал многим своим вопросом — люди раздражались, гнали его. А потому привык он свои расспросы начинать со слов:
— Простите меня, братья... Прости меня, брат... Прости меня, сестра...
Провел он в поисках несколько лет, но так и не нашел младшего брата. Решил вернуться в монастырь. Постучался в ворота. Ворота отворились. И со словами «Прости меня, брат...» странник, потупив глаза, вошел в ворота.
— И ты, брат, прости меня, — услышал он в ответ.
Ворота ему открыл младший брат...
-
Представьте себе, что какой-то человек нанес вам физическую травму – сломал руку, потом попросил прощения, и вы его простили. Но разве рука сразу срастется после этого? Нет, вам еще долго придется ходить в гипсе. И душа точно так же – если вам кто-то оставил вмятину на душе, и вы его простили, но душа как болела, так и продолжает болеть. И очень часто эту душевную боль мы принимаем за отсутствие прощения. Надо подождать, пока душа заживет.
Все наши внутренние движения должны сопровождаться молитвой. Как только поймали себя на том, что опять вскипает обида, мы должны молиться и говорить так: «Господи, не прими эту мою внутреннюю боль как непрощение, я простил его, но пока душа моя еще болит, а ты, Господи, врачуй эту рану, потому что я знаю – ты можешь её врачевать». И Он уврачует рану, пусть и не сразу....
Протоиерей Игорь Гагарин
-
Если мы хотим, чтобы кто преодолел себя и изменил свое отношение к нам, то и сами должны раньше его совершенно изгнать из своего сердца неприязнь к нему. Тогда Господь известит его сердце.
Игумен Никон (Воробьев)
-
"Если вы страдаете от несправедливости нехорошего человека – простите его, а то будет два нехороших человека".
Августин Аврелий
-
Так мне понравилось:
Прот. Алексий Уминский
Простить
Эта неделя – подготовка к одному из самых главных дней в году, Прощеному воскресению. Я думаю, что тот, кто однажды в своей жизни этот день пережил по-настоящему глубоко, с большим волнением потом к этому дню подходит и относится. Он очень волнуется в этот день, в этот вечер на чине прощения, потому что ведь это так непросто – во-первых, сказать «прости», а во-вторых, очень непросто быть прощенным. Потому что быть прощенным – это взять на себя груз и ответственность прощения, которого ты никогда не заслужил. И груз прощения Божьего, которого ты никогда заслужить не сможешь. Простить для человека – это одно из серьезных испытаний. Очень серьезных, потому что именно когда человек прощает, он может в этот момент уподобиться Христу.
Вообще, само по себе уподобление Христу, желание что-то сделать такое, чтобы быть немножечко похожим на Христа, является одним из самых главных осмыслений нашего жизненного христианского пути. Потому что мы вряд ли сможем быть похожими на Христа, если будем есть не мясную пищу, а постную.
Чего тут такого особенного?
Вряд ли мы будем сильно похожи на Христа, если будем просто отстаивать долгие богослужения.
Вряд ли мы будем похожи на Христа, если мы просто будем вычитывать очень-очень много молитвенных правил, канонов и так далее.
А вот простить – это одно из немногих сложных, тяжелых дел, которое позволяет нам быть похожими на Христа.
Почему? Потому что простить другого человека по-настоящему – это взять его грехи на себя, и ничего другого. Это значит просто взять его грех на себя, как это сделал Христос. Он просто взял на себя грехи мира, и поэтому эти грехи Он искупил Cобой.
И вот простить человека – в каком-то смысле это так же поступить, как поступил Христос. Это взять на себя грех. Это собой, своим сердцем, своей жизнью его пережить, искупить, взять на себя ответственность за это. То есть снять ответственность за этот грех с другого человека, приняв весь удар на себя. И поэтому простить очень непросто.
Ну мы-то, конечно, понимаем, что, когда мы приходим в храм на Прощеное воскресение, для нас это в какой-то степени все-таки драматическое действо – очень эмоциональное, очень серьезное, очень важное, но тем не менее, мы понимаем, что легко просить прощения у того, кто перед тобой не виноват – среди прихода – и так легко простить того, кто перед тобой сильно не провинился. Но само переживание это очень эмоциональное, наполняющее, многих женщин доводящее до слез.
Суть этого дня все-таки в большем. Не в том, чтобы только в этот день переживать прощение как очищение и освобождение, хотя это, конечно, чувствуется каждым человеком. А взять на себя прощение как крест, чтобы с этим жить дальше по жизни. Чтобы взять на себя это прощение как принцип своей жизни, как принцип отношения к человеку, как принцип отношения к тем, кого мы любим, и обижаем и на кого обижаемся.
А еще важно – к тем, кого мы не любим и о ком даже думать не хотим.
Если это у нас получается, тогда мы вступаем в Великий пост с правильно настроенными чувствами. «Что можно делать, чего нельзя делать» – это не вопрос христианской жизни, это вопросы Ветхого закона.
http://www.pravmir.ru/nedelya-pered-velikim-postom-vstrecha-vesny-pokayaniya-1/ (http://www.pravmir.ru/nedelya-pered-velikim-postom-vstrecha-vesny-pokayaniya-1/)
-
Леся, тронуло очень.
т.к. сейчас переживаю сильные чувства по теме непрощения. очень близкого человека. я не могу простить его на данный момент...
у меня было ощущение, что простив, мое нормальное состояние в дальнейшем- мольба Бога об этом человеке до его покаяния.
а тут получается, что молиться мне придется о себе... и каяться .. каяться я могу в том, что совершила. Ложные обвинения себя тоже нехороши. должно быть нечто другое.