Сохрани мне жизнь! Дневник нерожденного ребенка

[Фиджa]

Позвольте начну с этой ссылки: Я родилась в результате аборта

***
Почему меня ты, мама, не родила? –
Было мне тепло и сладко в утробе…
Почему меня ты, мама, не приняла,
Почему же час мой рано так пробил ?

Здесь, на небе – хорошо! И я уже большой…
Но всё равно, я жду с тобою встречи…
Тебя узнаю я! Жаль, видеть мне нельзя
Лицо твоё, ведь я – слепой навечно…

Почему меня ты, мама, не родила? –
Я крещения святого не принял…
Почему меня ты, мама, не назвала
Долгожданным своим маленьким сыном?

Почему меня ты, мама, не родила? –
Я бы утром просыпался счастливым…
Почему меня ты, мама, не обняла? –
Я хотел бы видеть, как ты красива…

Светлана Копылова - Почему

***
Еще хочу скинуть статью. Скорбно, но факт:

Смерть нерожденных
Кому это выгодно?

Московские гинекологи предпочитают аборты

— Сохраняться будешь?

Девушка в палате 2-й Гинекологической больницы смотрела словно не на нее, а куда-то мимо. Безучастный вид, бледное заплаканное лицо.

— Да, хочу сохранить, — тихо ответила Наташа.

— Мы тоже пытались, — отозвалась еще одна пациентка. — И я, и Галка вот, — она кивнула в сторону соседки, — только бесполезно все. Сказали “мертвый плод”. Здесь всем так говорят. А потом выскабливают...

...Вы можете сколько угодно убеждать себя, что с беременностью все нормально. Вам объяснят, что это не так, и найдут у будущего ребенка “патологию, не совместимую с жизнью”. Вы будете слышать, как бьется его сердце, а вам скажут: “мертвый плод”. Вас направят на искусственное прерывание беременности, хотя казалось, еще пять-шесть месяцев, и вас будет двое. Потому что ваш еще не родившийся малыш нужен не только вам...

Ваш ребенок нужен старику, у которого проблемы с потенцией.
Он нужен пожилой мадам, которая хочет выглядеть шестнадцатилетней.
Он нужен чиновнику — для повышения работоспособности.
Ведь лекарства из эмбриональных материалов способны творить чудеса...
“Он все равно умрет!”

Наташа Семенова ждала второго ребенка. Как положено, встала на учет в женской консультации, сдала бесчисленное количество анализов. До трех месяцев все было в порядке, женщина прекрасно себя чувствовала, плод развивался строго “по правилам”. На тринадцатой неделе беременности у Наташи начались периодические боли. Она поначалу не придала этому значения, но через три дня решила на всякий случай сделать УЗИ. По направлению из женской консультации она пришла во 2-ю Гинекологическую больницу.

— Меня, честно говоря, очень напугали соседки по палате, — рассказывает Наташа. — Но я сначала подумала, что они расстроены из-за того, что беременность прервалась. Тем более, как потом выяснилось, одна из моих соседок теряет ребенка в этой гинекологии уже во второй раз. Я была уверена, что у меня все будет в порядке: дело в том, что точно такие же проблемы у меня были в первую беременность, но все прошло, и я нормально родила.

Через пару часов Наташу отправили в кабинет УЗИ. На стульях перед кабинетом сидели 12 женщин. Разного возраста, по большей части на поздних сроках беременности — от 19 до 23 недель. Дальнейшее выглядело как кошмарный сон.

— Пока я ждала УЗИ, из кабинета выходили женщины, которые сидели в очереди передо мной и уже прошли исследование, — говорит Наташа. — Всего их было семь человек. Несколько женщин выходили в слезах и говорили, что УЗИ показало “мертвый плод”. Я думала, что схожу с ума. Потом подошла моя очередь, я вошла. Врач-узист очень быстро провел мне аппаратом по животу — это и минуты не заняло — и сказал: “Ну, мертвый он у тебя. Сильно не переживай, сейчас почистим, в следующий раз родишь”.

— Я вам не верю! — сказала Наташа, стараясь держаться как можно спокойнее. — Вы врете. Не может быть такого, чтобы у всех был мертвый ребенок. Я сделаю УЗИ в другом месте.

— Да что ты понимаешь? — возмутился эскулап. — Я тридцать лет делаю УЗИ. Отправляйся в палату!

— Он назначил мне пенициллин, — говорит Наташа. — А я была уверена, что ребенок живой, и спросила у сестры, не повредит ли пенициллин — это ведь антибиотик. Само собой, она тоже на меня накричала, что, мол, нечего умничать, делай, что сказано. А соседки по палате объяснили, что пенициллин колют перед “чисткой”. То есть меня уже готовили к аборту.

Но избавляться от ребенка Наташа не собиралась. Она позвонила мужу, он забрал ее из больницы и сразу же отвез в поликлинику при Финакадемии — на повторное ультразвуковое исследование.

— Жив ваш ребеночек, — сказали Наташе в поликлинике. — Сердце бьется...

— Наташина история меня ничуть не удивила, — говорит вице-президент Благотворительного фонда защиты семьи, материнства и детства Игорь Белобородов. — С подобными историями к нам обращаются с удручающей регулярностью. Схема одна и та же: на позднем сроке беременности — 20—25 недель, реже на небольшом сроке женщине делают УЗИ и говорят: “плод мертвый”, либо “беременность замершая” (не развивается), либо “патология плода”. И настойчиво предлагают аборт. Дальнейшее зависит от самой женщины: она может поступить так, как Наташа, — то есть обратиться к другому врачу и сделать повторный анализ, а может пойти на аборт. Что, к сожалению, чаще и происходит.

Наташа вернулась во 2-ю Гинекологическую больницу за вещами. Она просила выдать ей результаты анализов, но в ответ услышала стандартное: “На руки не даем, не положено”. А после зашла к тому самому врачу, который так настойчиво уверял ее — “плод мертвый”.

— Я сделала УЗИ в другом месте, и мне сказали, ребенок живой!

— Ничего, — ответил специалист с тридцатилетним стажем. — Все равно умрет.
Ошибка с заранее обдуманным намерением

“Я боюсь обратиться в нашу районную женскую консультацию, так как уверена, что меня пошлют на аборт. Наша врач, если к ней приходит беременная женщина, почему-то всегда ищет причину, чтобы послать ее на аборт (слишком молода, слишком стара, второй ребенок никому не нужен и т.д.), и это не преувеличение, так как за аборт она берет с женщины деньги, а за ведение беременности ей никто не делает даже подарки”.

“На шестом месяце беременности мне сделали анализ крови на альфафетапротеин. Когда я пришла узнать результаты, меня пригласила в кабинет врач и сказала: “Превышение на несколько единиц. Это значит, у ребенка будут нарушения слуха или зрения. Я вам очень рекомендую сделать аборт”. Я, разумеется, не стала избавляться от ребенка, он родился совершенно здоровым, без всяких отклонений. Но все остальные месяцы беременности я просто сходила с ума”.

“Мне пытались выскоблить здорового ребенка — в 1998 году в 64-й больнице. Сейчас моей девочке 4 года”.

Эти письма никакой не эксклюзив. Подобных случаев в Москве сотни, если не тысячи. Опытные врачи-гинекологи тоже подтверждают эти факты.

— Я несколько лет проработала в Центре перинатологии при 29-м роддоме, — говорит врач-гинеколог Ирина Клименко. — Когда приходили пациентки, направленные на позднее прерывание беременности из-за патологии плода, просто волосы вставали дыбом. Женщина с нормально развивающейся беременностью, все в норме с ребеночком, есть какие-то незначительные отклонения, которые, по большому счету, ни на что не влияют. А ее направляют на аборт — да еще на сроке 20—25 недель.

Да, на сроке 20 недель беременности вам могут абортировать здорового ребенка — из-за халатности или непрофессионализма гинеколога. Это всего лишь врачебная ошибка. Да, вам она стоила ребенка. Но от ошибок не застрахован даже гениальный врач. А еще беременные — особы неуравновешенные, легко впадают в панику и вообще склонны к фантазиям.

Только одно не вписывается в эту гладкую схему. Врачам-гинекологам очень выгодно ошибаться. Особенно — на втором триместре беременности пациентки.
Безотходное производство. Досье

В начале 90-х годов на базе Центра акушерства и гинекологии создается московский Международный институт биологической медицины. Возглавляет институт г-н Сухих, специалист в области так называемой фетальной терапии — иначе говоря, лечении с помощью препаратов, добытых из человеческих эмбрионов (fetus — по-латыни “плод”). Провозглашается очередная революция в медицине — еще бы, по заверениям доктора Сухих и его коллег, препараты из абортивного материала — практически панацея, “эликсир молодости”, а сфера их применения — от болезни Альцгеймера до импотенции. Добывается материал стандартно: женщины, собирающиеся сделать аборт (по медицинским либо социальным показаниям), пишут расписку: “...настоящим удостоверяю добровольное согласие на использование моего плода, полученного при бесплатной операции искусственного аборта, для научно-исследовательских целей с возможностью в дальнейшем их терапевтического применения”. Стоимость “терапевтического применения” впечатляет: одна инъекция препарата обходится в 500—2000 долларов. При этом чудодейственными биологическими свойствами зародыш обладает лишь в возрасте 14—25 недель.

Вот цитата из статьи о “новом слове в науке — фетальной терапии”. Год — 1996-й. “...Бесспорный лидер в области эмбриональной терапии — Международный институт биологической медицины. Используется этот метод и в других российских клиниках. НИИ педиатрии РАМН, НИИ трансплантологии и искусственных органов, ЦИТО им. Н.И.Пирогова, детская клиника ММА им. И.М.Сеченова — все они в той или иной степени прибегают к эмбриональной терапии”.

Триумфальное шествие чудо-препаратов прерывается неожиданно: выясняется, что Институт биомедицины взялся не только производить, но и продавать фетальные ткани. “Деятельность МИБМ, поставляющего эмбриональные ткани в США, — заявляют ученые на Президиуме РАМН в феврале 1997 года, — может вызвать обвинения России как члена Совета Европы в нарушении международных норм, запрещающих продажу фетальных тканей”. Через некоторое время в деле о торговле абортивными материалами возникают новые фигуранты — Российский научный центр акушерства и гинекологии и Центр репродукции человека.

30 июня 1998 года заканчивается срок действия лицензии, выданной центром “Мосмедлицензия” Международному институту биологической медицины (МИБМ) во главе с г-ном Сухих. Новой лицензии не выдается, старая не продляется.

Но к гонке за “абортивным материалом” подключаются теперь уже коммерческие организации. И всем требуется сырье.

Бизнес на “жертвах аборта” становится причиной совершенно уникального явления: среди женщин все популярнее становится профессия “человек-инкубатор”. Это дамы, которые зарабатывают себе на жизнь исключительно тем, что беременеют, а после проводят искусственные роды. По неофициальной информации “ходячему инкубатору” на всем протяжении беременности платят 150—200 долларов в месяц и снимают где-нибудь комнату. После аборта, сдав ценные зародыш и плаценту, женщина получает порядка 1000 долларов и, отдохнув, начинает все сначала. Максимальное количество таких беременностей — семь, после чего “инкубатор” теряет всякую способность к репродукции и зарабатывает кучу сопутствующих заболеваний. Мало кто из них доживает до 45 лет...

Скандал, связанный с продажей фетальных тканей, быстро утихает. Следующие три года проходят относительно спокойно. Что происходит на самом деле, не знает никто.

Но, как нам удалось выяснить, изготовление препаратов из абортивного материала не прекратилось. Наоборот, с уходом проблемы в тень конвейер лишь увеличил обороты.
Убивать не страшно

Из беседы с гинекологом-эндокринологом, кандидатом медицинских наук Ольгой Секириной:

— Можно ли говорить о том, что женщин намеренно отправляют на аборт на поздних сроках беременности?

— Да, именно так и происходит. Есть “прикормленные” медицинские центры. Если они видят женщину, у которой вероятность врожденных уродств у новорожденного больше, чем у остальных женщин более молодого репродуктивного возраста, то одну-двух в день направляют на искусственное прерывание беременности. Это не аборт, это преждевременные роды. Им вводят в шейку матки специальный гель с простагландином, чем вызывают излитие околоплодных вод и выкидыш, или стимулируют преждевременные роды внутривенно. Материал этот тщательно сохраняется — даже околоплодные воды, даже если материал действительно с патологией. Потому что для омоложения организма и, скажем, улучшения потенции у пожилых мужчин это подходит. Из этих материалов производятся фетальные препараты. Применение таких препаратов стоит очень больших денег. Это целая сеть: материал извлекается, замораживается и передается по назначению — сейчас ведь много всякого рода предприятий, специализирующихся, скажем, на эмбриональной косметике.

— А вам самой приходилось сталкиваться с подобными случаями?

— Да, я сталкивалась с этим лично. Когда я “сидела” на скриннинговых УЗИ, ко мне непосредственно с этим подходили. Мол, если вы увидите возможность пороков плода, сразу направляйте к нам. Предлагали “серьезную доплату”, но я, разумеется, отказалась.

— Как может происходить такого рода “операция”?

— Скажем, у женщины заболел живот. Направили на УЗИ. Там говорят: “Ой, а у вас ребеночек мертвый, надо срочно искусственные роды”. А рождается ребеночек живой. Конечно, глубоко недоношенный, у нас таких не могут выходить, даже если хотят. И женщина уверена: “Я слышала, он закричал”. А ей так по-свойски: да нет, вам показалось, у нас тут детское отделение рядом. И если не разбираться, вы ничего не выясните и ничего не докажете. А что было? А ничего не было. У женщины произошел выкидыш. И все.

— Какое оборудование необходимо для того, чтобы переработать абортивный материал в фетальные препараты?

— Нужен один специалист — цитолог. Никакой огромной лаборатории не надо.

— Вы можете как-то прокомментировать ситуацию, описанную Наташей?

— Это полный беспредел, и, к сожалению, история вполне реалистичная. Все-таки раньше как-то маскировали все эти вещи: скажем, ставили возможные пороки плода так называемой группе риска, предлагали повторное исследование, на котором уже заявляли: все подтвердилось, у вас уродство плода. Но хватать молодых девчонок... Все-таки медицинское насилие почище ножа с пистолетом.

Итак, по свидетельству врача-профессионала, в Москве действует хорошо организованная разветвленная сеть по “добыче” эмбрионального материала и производству из него лекарственных и косметических препаратов. Механизм действия отработан до мелочей. Но, как и всякая развивающаяся отрасль, производство фетальных препаратов требует все больше сырья. Если сначала было достаточно “реальных” поздних абортов — когда действительно существовала угроза жизни матери либо уродство плода, несовместимое с жизнью, то уже через некоторое время материала стало не хватать. В ход пошла так называемая группа риска: беременные старше 30 лет, беременные с плохой наследственностью и т.д. А в последнее время, судя по всему, гинекологические больницы и женские консультации вообще перестали выполнять “план по поздним абортам”. И страшные диагнозы ставятся направо и налево — независимо от возраста и состояния здоровья женщины. Не исключено даже, что специалисты этого редкого “профиля” уверены, что делают доброе дело. Ведь чудо-препараты продлевают кому-то жизнь.

К слову, в подавляющем большинстве стран фетальная терапия запрещена. В России она процветает. Но главное даже не в этом. Для свежего абортивного материала, как выясняется, необходим сущий пустяк. Ошибочный диагноз узиста или не вполне достоверный результат анализа. Цена вопроса — 2000 долларов за одну инъекцию. Может, поэтому количество “ошибок” постоянно растет? Ведь если можно заработать на ошибке, то почему бы не ошибаться как можно чаще?

“Да поздних абортов кот наплакал! Процента полтора, не больше, от общего числа”, — отмахнутся врачи. Правда, они предусмотрительно не переводят маленькие проценты в абсолютные числа. По официальным данным, за последний год в России произведено около 6 млн. абортов. А полтора процента от шести миллионов — это 90 тысяч детей. “Всего” 90 тысяч детей — население города — ежегодно уничтожают поздними абортами. И никто не знает, скольких из этих 90 тысяч уничтожили за деньги.
Добро пожаловать на аборт

Она долго не соглашалась встречаться с журналистом. Семь лет Екатерина Олеговна проработала акушеркой на “скорой помощи” и вдруг, неожиданно для всех, решила уволиться и... уйти в монастырь. Возможно, то, что рассказала Екатерина Олеговна, никак не связано с фетальной терапией. Но если такая связь все же есть, придется признать, что “аборт-машина” пытается вовлечь в орбиту своей деятельности службу экстренной помощи.

— Не так давно моей подруге — тоже акушерке — предложили новую работу, — говорит Екатерина Олеговна. — Речь шла об обычном заборе анализов — надо было всего лишь брать кровь у беременных женщин. Нагрузка — пять часов в день, зарплата — 10 тысяч рублей в месяц, по нашим меркам просто невероятная. Место будущей работы — Центр планирования семьи и репродукции (ЦПСИР), что на Севастопольской. Она попыталась выяснить, за что, собственно, собираются платить такие деньги. И человек, который предложил ей эту работу, ответил: “У нас в ЦПСИР села какая-то контора. Они платят очень большую арендную плату. Эти анализы зачем-то нужны им. Ты можешь позвонить непосредственно туда и все узнать”. Она позвонила, и какая-то женщина из таинственной “конторы” объяснила, что речь идет о беременных женщинах, а 10 тысяч в месяц — это лишь начало. Подруга поинтересовалась, что будет впоследствии с этими женщинами. Получила ответ: “90 процентов беременных пойдут на прерывание”. Разумеется, она отказалась, мы поговорили об этом, поохали-поужасались и забыли. А в июле у нас на работе объявляют: планируется общее совещание акушеров “скорой помощи” — быть всем, совещание курируется главврачом, он чуть ли не по головам всех сосчитает. В общем, страху навели. Собрались все акушеры со всех подстанций. Пришел на это совещание главврач ЦПСИР. Около двух часов рассказывал о своем центре: чем они занимаются, как роды принимают и т.д. В общем, информация, которая среднему медперсоналу, по большому счету, не нужна. А к концу совещания объявляет: у нас, мол, в центре теперь будет генетическая лаборатория. Одна уже действует на Опарина, 4, — это Центр акушерства и гинекологии, вторая — в клинике на Большой Пироговке. Специализация лаборатории — мертворожденные, зародыши с генетическими патологиями и болезнь Дауна. Главврач очень подробно рассказал, что им удается выявлять нарушения на стадии внутриутробного развития и “избавлять женщин от этих проблем”. Естественно, если ставится диагноз “болезнь Дауна”, женщина сразу же направляется на прерывание беременности. И у многих создалось ощущение, что приглашали всех как раз для того, чтобы прорекламировать эти “генетические лаборатории”. Во всяком случае, нас просили направлять женщин с подозрением на патологию плода именно туда. Когда я все это прослушала, у меня четко сложилось ощущение: новая генетическая лаборатория как-то связана с той работой, которую предлагали моей подруге.

Разумеется, ни в этом совещании, ни в предложениях главврача ЦПСИР нет никакого криминала. Но кто поручится за порядочность каждого конкретного врача? Или за профессионализм генетика? И что за странная “контора” предлагает десять тысяч рублей за забор крови из вены, который стоит максимум три?

Живой ребенок — сплошные убытки. На нем не заработаешь. А вот такие страшные для любой женщины слова, как "патология", "уродство" и "мертвый плод", — первый шаг к постоянному доходу. Последним шагом на пути к деньгам будет смерть нерожденных.

Светлана Метелева. "Московский комсомолец"

[Фиджa]

Невидимые слёзы (Invisible tears) - игровой короткометражный фильм.
Кинозрение 2010 (октябрь) г.Уфа - конкурсная программа, удостоен главного приза зрительских симпатий.

Невидимые слезы

***
"Хуже Гитлера"

Протоиерей Дмитрий Смирнов согласился с данными исследования: главная причина аборта - нежелание женщин менять образ жизни …

"Женщины выдвигают на первый план социальные проблемы в качестве причины аборта как некий камуфляж, за которым скрывается нежелание нести ответственность, нежелание посвятить жизнь ребенку. Они оправдывают грех тем, что денег нет. Это чистая ложь. Мы проводили эксперимент в течение года. Мы говорили тем женщинам, которые выдвигали социальные причины, чтобы сделать аборт, что мы решим все их проблемы - детское питание, здоровье, жилье, все решим. И все равно они делали аборт. Те женщины, которые поддались нашему уговору, а это каждая десятая, - после рождения ребенка не пришли за материальной помощью. Потому что у них была готовность решить любую проблему, вплоть до жилищных. Появился даже спонсор, который сказал: "Я дам денег, обеспечу жильем, едой, одеждой, оплачу квартиру, саму квартиру". Нет, ни одна женщина не пришла. Поэтому все ссылки на социальные проблемы - это только отговорки. Человек, который убил своего ребенка и совершил грех, похуже, чем Гитлер, такой человек пытается делать хорошую мину при плохой игре, выкрашивает свое преступление в приятный цвет. Но все это ложь, от начала до конца", - сказал в интервью "Русской линии" председатель Синодального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями митрофорный протоиерей Димитрий Смирнов, комментируя данные исследования, согласно которому самая распространенная причина аборта – нежелание женщин менять образ жизни.

Как сообщает Regions.Ru, исследования, проведенные в Швейцарии, показывают, что как в США, так и в Европе, причины аборта намного банальнее, нежели может показаться на первый взгляд. Самой распространенной причиной убийства нерожденных детей являются не финансовые трудности и проблемы со здоровьем, но нежелание менять образ жизни.

На вопросы Швейцарской Помощи Матери и Ребенку (ASME) относительно мотивов, побуждающих женщин делать аборт, ответили Бриан Кловес из Вирджинии США, занимающийся анализом проблемы аборта, двое швейцарских гинекологов, один из которых делает аборты, а также акушер из Монако.

"Причины абортов, которые делаются в США, такие же, как и в любой другой стране, которая за последние 10 лет изучала статистику по этому вопросу", - утверждает Бриан Кловес. Одно из важнейших и наиболее известных исследований относительно причин аборта, было проведено в 1996-2004 гг. в трех американских штатах: Луизиана, Небраска и Юта. Из 122 083 проведенных абортов более 99% было признано следствием образа жизни. К этой группе абортов относятся те убийства нерожденных детей, для которых не было ни медицинских, ни других мотивируемых причин.

Женщины, решившиеся на аборт, утверждают, что "сейчас не самый подходящий момент родить ребенка", "не хотят быть матерями-одиночками", у них "проблемы в супружеских отношениях". Среди "причин" встречаются и такие: "ребенок помешал бы продолжению учебы", или "у меня уже есть взрослые дети". В остальных случаях женщины делают аборт под воздействием близких или желая скрыть беременность, сообщает католический портал "Milites Christi Imperatoris".

Швейцарский "врач"-абортолог, пожелавший остаться неизвестным, приводит еще более поражающие причины. "Порой оказывается, что размещение звездной системы не благоприятно для рождения, или что ребенок будет не того пола, который хотели бы родители". Акушер из Монако Мария Грюндбергер утверждает, что причиной могут быть и финансовые проблемы - но не только. "Для многих женщин решение "за" или "против" ребенка является настолько обременительным, что они решаются на аборт с мыслью, что потом станет легче. Но зачастую на собственном опыте им придется убедиться, что становится только хуже", - говорит акушер.

Как отметил протоиерей Димитрий Смирнов, "если женщине не хочется иметь детей, не надо ложиться в одну кровать с мужчиной". "И все, и никаких проблем не будет. Прежде чем что-то делать, надо думать головой. Если же выходишь замуж и потом делаешь аборт, то это проблема мужа. Надо смотреть, за кого ты выходишь: какое у него жалование, куда он приведет жить, а потом уж выходить замуж. Но не просто же так бездумно, как корова или кошка, совершать серьезный, ответственный поступок. Все хотят радости супружества и не хотят рожать и воспитывать детей. Получается, что люди стремятся к удовольствию ценой убийства. Хуже садизма вообще не придумать. Юные леди давно потеряли совесть, или ее у них вообще никогда не было. Тут Америка не при чем, а Европа тем более", - подчеркнул протоиерей Димитрий Смирнов.

[Танюшонок]

Алеся, такая тема серьезная!!!++++++

[Фиджa]

ТанюшаШ, и тебе +++ за то, что заглянула.
Темка не просто серьезная, а необходимая.
Возможно собранные нами истории, последствия и т.д. помогут тем родителям, которые еще не решили...

***
Юлия Сысоева: Сумеречный мир
Вы когда-нибудь были на казни, только не отъявленного преступника, маньяка и убийцы, а на казни маленького ни в чем не повинного ребеночка, с пухлыми ручками и щечками и пушистыми волосиками на головке? На казни ребеночка, который любит свою маму и доверчиво прижимается к ней, а мама сама приносит его на казнь, потому что ей так удобно? Поверьте, если вы на ней побываете – это будет самым страшным воспоминанием вашей жизни.

Представьте себе, что вы едете на машине в другой город, а вдруг, по дороге вы попадаете в пространственную дыру, но вы еще не знаете, что вы туда попали.

Никогда не знаешь, чем может закончиться даже самый прекрасно начавшийся день. Свежее и радостное летнее утро, такое, какое само по себе уже поднимает настроение. Сияющее солнце, голубой купол неба, пение птиц, легкий ветерок, наполненный благоуханием цветущего разнотравья. Машина легко несется в неведомую даль, и серая лента шоссе стремительно убегает под капот. Вы включаете музыку и начинаете наслаждаться движением и любимыми ритмами. Но, вдруг, внезапно небо темнеет, словно кто-то невидимый отключает свет и начинается буря. Потоки ливня и порывы шквального ветра лавиной обрушиваются на автомобиль, готовые смыть его с дороги, как мелкую щепку. Пространство словно сворачивается в один воющий ревущий вихрь, и вы уже не понимаете, где небо, а где земля и стоите ли вы еще на дороге или вас уже смыло в канаву. Все заканчивается в одно мгновение так же внезапно, как и началось. Вы обнаруживаете, что стоите на том же месте, где и остановились, а погода такая же, как и была, даже асфальт совершенно сухой. Но, что это было? Фантастика. Переводите дыхание и начинаете двигаться, сначала осторожно, все еще боясь повторения странной бури, а затем, убедившись, что ничего страшного больше не происходит, набираете скорость и несетесь вперед, стараясь не думать о происшедшем. А то чего доброго, можно додуматься, что это была галлюцинация среди бела.

Наконец, вы въезжаете в город - цель путешествия. Неприятный инцидент с бурей уже почти забыт. Обычный город, каких в нашей стране тысячи. Вывески, магазины, дома, светофоры, люди на автобусных остановках, дети идут из школы, мамочки с колясками, старушки с авоськами. Внезапно главная дорога, по которой вы ехали, вдруг, упирается в совершенно незнакомую площадь. Странно, ее раньше здесь не было, думаете Вы. Пришлось остановиться и выйти, что бы спросить дорогу. В центре этой площади находится нечто, походе на летнюю танцплощадку, какие часто строили в провинциальных городках советского времени. Вокруг площадки было людно, к площадке шли люди в основном женщины, которые несли на руках или вели маленьких детей. Наверное, к ним приехали артисты, и будет представление, подумалось вам, глядя на людей с детьми. Мимо вас проходит женщина средних лет с отсутствующим выражением лица, за руку, она ведет малыша только, только научившегося ходить. Малыш еще очень неуверенно переставляет ножками, и женщина всякий раз подтягивает его за ручку, что бы тот не упал.

- Скажите, как проехать на такую-то улицу, - спрашиваете вы у этой женщины. Но женщина вас не видит и не слышит, продолжая движение в сторону танцплощадки. Следом за ней шагает другая, совсем молодая, на руках у нее сидит девочка. Вы и этой женщине задаете тот же вопрос, но реакция следует аналогичная. Вас не слышат и не видят? Нет, это просто крайняя невоспитанность и хамство местных жителей, вы начинаете внутренне возмущаться, спрашиваете еще у одной, но ответа так и нет. Так незаметно вы оказываетесь в самой гуще толпы. Толпа слегка гудит, вас толкают и не замечают. Вы хотите еще раз возмутиться и что-то спросить.

Как, вдруг, происходящее на сцене в одно мгновение парализует вас, как парализует внезапно навалившийся ночной кошмар. Такой кошмар, от которого вы пытаетесь бежать, но ноги, словно налились свинцом и их невозможно оторвать от земли, вы пытаетесь закричать, но самый громкий крик, вырывающийся из вашей груди, превращается в беззвучное сипение, вы пытаетесь проснуться, но не можете этого сделать. Вы стоите не в силах оторвать глаз от происходящего на сцене. Сцена вся сплошь залита кровью, для ее стока проведен специальный желоб, куда она собирается в специально подставляемые емкости, которые отправляются для дальнейшей переработки. На сцене стоит женщина в белом халате, обильно забрызганном кровью, в руке у нее острый никелированный инструмент, похожий на секиру.

- Следующий, - таким же никелированным голосом произносит палачиха.

На сцену поднимается та самая женщина с отсутствующим выражением лица, таща за руку уже упирающегося и чувствующего неладное малыша.

- У меня уже двое спиногрызов дома, куда мне третьего, нищету плодить.

Я на работе с утра до ночи, этих бы прокормить, одеть, обуть. Муж один хрен зарабатывает, ну и куда мне еще один рот.

- Понятно, раздевайтесь, - произносит палачиха. С плачущего малыша сдирают одежду, малыш пытается увернуться, тянет к матери ручки и заходится в крике, но мать на это не реагирует, на ее лице не дрогнул ни один мускул. Она протягивает своего ребенка палачихе.

- Иш, чувствует, что его убивать будут, - смеется палачиха. Бросает ребенка на плаху и отсекает острым ножом сначала ножки, потом ручки, а затем и голову. Косточки трещат, ребенок затихает. Пухленькие ручки и ножки, все в еще младенческих перетяжках бросают в специальное ведро – все пойдет на переработку. Из сырья сделают омолаживающие кремы и лекарства, будет польза людям.

- Следующий, - вновь звучит металлический голос. На сцену поднимается уже виденная вами молодая мать с девочкой.

- Я студентка и не замужем, ну куда мне ребенок. Мне учиться надо, замуж выйти, а потом и детей растить, а сей час еще рано. Да и залетела я по-пьяни, на вечеринке у друзей и за папаньку ее замуж не собираюсь.

Девочка пытается вцепиться ручонками в мать, в ужасе содрогаясь всем своим маленьким тельцем. Ее отрывают и проделывают все тоже, что и с предыдущим ребенком. В это время мать достает косметичку и начинает поправлять макияж, у нее сегодня романтическое свидание, надо быть к нему готовой.

- Не забудь вот это,- кричит вслед ей палачиха и кидает упаковку таблеток, - а то через год опять сюда припрешься.

- Следующий. На сцену поднимаются молодожены с грудным ребеночком.

- Мы недавно поженились, для себя еще пожить надо. Квартиры своей нет, денег надо подзаработать, на курорты поездить хочется, а тут этот и пищит по ночам, ну зачем нам сейчас вся эта морока. Так хочется для себя пожить. Мы молоды, успеем еще детьми обзавестись.

Их ребенок, хоть и мал, но тоже пытается сопротивляться, кричит, дрыгает ручками и ножками, но в руках опытной палачихи быстро затихает.

- Следующий. На сцену поднимается еще одна девица и тащит за руку большого почти уже трехлетнего ребенка. Ребенок кричит, умоляет пощадить, слезы льются из раскрасневшихся глазок, но мать на него не реагирует.

- Срок очень большой, - произносит палачиха, - о чем раньше думала, не могла вовремя прийти.

- Вначале хотела оставить, а потом передумала, у меня обстоятельства изменились, мужа с другой застукала. Ну и зачем мне теперь ребенок, если все равно разводиться. Кто меня с ним замуж возьмет, а я еще молода и хочу свою жизнь нормально устроить.

-Теперь придется применять другой метод, - говорит палачиха, - вначале придется его погрузить в раствор концентрированной соли, так как, кости на таком сроке уже очень твердые и обычным ножом его не возьмешь.

- Я согласна, - произносит мать.

Ребенка запихивают в ванну с раствором. Соль начинает выедать ему глаза, кожа с тельца слезает клочьями, но он все еще жив и долго бьется в предсмертных конвульсиях.

- Ну, когда уже закончится? – негодует нетерпеливая мать.

- Терпи, отвечает палачиха, сама срок пропустила, пришла бы вовремя…

Наконец ребенок затихает, его изъеденное солью тельце извлекают, заворачивают в клеенку и кладут в холодильник - все пойдет на переработку, на благо человечества.

- Следующий, кричит палачиха. Стойте! Прекратите! Пытаетесь вы кричать, но вас не слышат, как не слышат кричащую летучую мышь.

Довольно! Невероятным усилием воли вы отдираете тяжелые ноги от земли и бежите к машине. Скорее, прочь от сюда, из этого адского места, из этого проклятого города. Скорее! Трясущимися руками вы пытаетесь завести машину, сразу не получается, делаете последнее усилие над собой и, наконец, уезжаете. Скорее, на шоссе, на трассу, о, только бы случилась буря. Буря, которая вернет вас назад, наш мир.

Но, стоп, у нас делают тоже самое, у нас говорят те же самые слова, когда убивают своих детей. Разница лишь только в том, что наши убитые младенцы еще не рождены, но они такие же, как и те - рожденные. У нас это называется таким простым словом – аборт. То, что происходило на сцене, всего лишь называется аборт, так просто. Их так же убивают, и они испытывают ту же боль, только крики их не слышны. Но какая разница слышны крики или не слышны. Какая разница! Результат один и тот же. Убийство.

Вы опять попадаете в бурю, и возвращаетесь в свой мир, в свое измерение.

Надо сказать людям, что бы не делали того, что вы видели там. Но услышат ли люди ваш писк, похожий на голос летучей мыши?

[Зорка]

Алеся,нет слов!!!!!!!+++++++
Читала и в жар бросало!

[Трисолнца]

Алеся, и от меня +++ за тему!

[Фиджa]

***
Обеспокоенная женщина пришла к гинекологу и сказала: "Доктор, у меня серьезная проблема, я в отчаянии, мне нужна ваша помощь! Моему ребенку еще нет года, а я снова беременна. Я не хочу, чтоб мои дети были почти одного возраста, я и так устала. "Тогда доктор спросил:"Хорошо, а что вы мне предлагаете?" Она сказала: "Я хочу, чтобы вы прервали мою беременность, я рассчитываю на вашу помощь". Доктор немного подумал и после недолгого молчания сказал женщине: "Думаю, у меня для вас есть решение получше. И к тому же менее опасное для вас."Она улыбнулась, решив, что доктор согласен выполнить ее требование. Тогда он продолжил: "Я предлагаю вот что, для того, чтобы вам не заботиться сразу о двоих детях, давайте убьем того ребенка, который у вас уже есть. В таком случае вы могли бы немного отдохнуть, пока не родится второй. А если мы собираемся убить одного ребенка, то нет разницы, кого из них. Вы не подвергнете риску свое здоровье, если убьете рожденного ребенка. "Женщина в ужасе воскликнула: "Нет доктор! Какой ужас! Убить ребенка - это же преступление!" Согласен, - ответил доктор. Но, по моему вы были готовы идти на это, и я подумал, может быть это было бы лучшим решением. "Доктор улыбнулся, понимая, что достиг своей цели. Он убедил молодую маму в том, что нет разницы между убийством рожденного ребенка и того, который еще находится в утробе матери. Преступление одно и то же! (с)

[Ludmila.3]

Алеся, +++ за такую важную тему.

[Таня-TatKo]

Тема очень актуальна. Наверное, это предназначено для того, кто еще сомневается, да?

[ЛЮДМИЛКА]

В ноябре 2008 г  сроком 8 недель я лежала на сохранении в 8-й ГБ г.Минска. Со с  мной в палате лежала девушка со второй беременностью с таким же сроком,  тоже на сохранении (плохо себя чувствовала). При впоступлении ей сделали УЗИ и сказали, что плод не развивается, и что будут наблюдать. Через дней 5 ей сделалали повторное УЗИ и сказали - что плод подрос, но незначительно. Не успела она прийти в палату ее уже позвали на укол (чтобы делать чистку). Она сказала - СТОП - а вы спросили меня  собираюсь ли я это делать. Вызвала мужа и поехали они делать УЗИ платно - как оказалось, что все у нее нормально, только срок немного меньше. Потом ее из 8-й возили во 2-й роддом и там тоже сказали, что все нормально. Мы с ней до сих пор общаемся, а дети наши родились с разницей 8 дней. У нее родился  совершенно здоровый мальчик. Так, что такие "чудеса" встречаются и в наших больницах.

[Зорка]

Так, что такие "чудеса" встречаются и в наших больницах.

Девочки,страхи то какие!!!!!!
Ну где у врачей(нет,рвачей)совесть??
Ведь им когда-то придёт возмездие,за все нерождённые,загубленные жизни!!!!!!!!

[Фиджa]

Ну где у врачей(нет,рвачей)совесть?
Ведь им когда-то придёт возмездие,за все нерождённые, загубленные жизни!!!

"Благодетельница"

В своей жизни я встречала много добрых, сердечных людей. Одним из таких «благодетелей» надолго стала для меня и Наталья Николаевна.
Мы почти не были знакомы, но, узнав о моей «проблеме» она утешила:
- Все это поправимо! Не можешь идти на аборт по месту жительства — понятно, зачем тебе «светиться». Приходи, я тебе дам направление в областную больницу. И не переживай ни о чем...
Дала мне карточку с домашним адресом и телефоном.
В назначенный день я приехала к ней — и получила направление, притом с уже вписанными будто бы сданными анализами. От принесенной коробки конфет врач отказалась наотрез:
- Своих деток корми! У меня и так всего вдоволь...
Когда «проблема» возникла снова, я уже не мучилась вопросом, что же мне делать. Набрала знакомый номер и вновь услышала приветливое:

- Помогу — о чем речь! Наталья Николаевна встретила меня в домашнем халате.
- Подожди, я переоденусь, — она предложила мне присесть у журнального столика с дымящимся кофейником и двумя чашечками.
 Выйдя из спальни уже в красивом модном платье, она пожаловалась:
- Беда с этим протезом. Только и следи, чтобы ровно лежал на теле.
И рассказала, что не так давно перенесла ампутацию груди. Возникла опухоль — и пока она из доброкачественной не перешла в неизлечимую степень рака, пришлось отнять грудь. Так что пышный бюст — не более, чем муляж...
Понадобились многие годы, чтобы мне, уже понявшей всю непоправимую тяжесть греха чадоубийства, вспомнился тот давний «визит» к Наталье Николаевне. И с ужасающей ясностью открылось: да ведь ее, врача-гинеколога, отнявшую жизнь у множества нерожденных детей, Господь лишил груди — символа материнства. Грудью вскармливаются младенцы...
Как же перевернулось все в наших душах, что мы благодетелями-считаем палачей! И с умилением вспоминаем добрых тетенек, «выручивших» нас, посодействовав в убийстве собственных детей...

"Эту и два села не отмолят..."

В Самарской области многие помнят великую пред Господом молитвенницу и праведницу Пашу Давыдову (+10 февраля 1957 года). Жила она в селе Дмитриевка, в двенадцати километрах от Подъем-Михайловки, и часто приезжала к своей снохе Зое в село Большая Глушица. Многое было открыто тете Паше, сомолитвеннице и собеседнице Митрополита Мануила (Лемешевского) и протоиерея
Иоанна Фомичева. При жизни не раз побывала она в раю; духовно прозревала посмертную участь как умерших, так и еще живых людей.
Про мамину свекровь тетя Паша говорила, что она в раю — и спаслась деторождением: всех своих деточек родила, — вспоминает живущая ныне в Самаре Алевтина Куликова. — В другой же раз тетя Паша говорит:
— А вот за эту два села будут молиться и не отмолят!
Мы к окну, смотрим — наша врач-гинеколог с мужем под ручку, он несет ее сумочку, — идут улыбаются...

[Марисабель]

Алеся,молодец. Вот что надо распечатать  и в Женских Консультациях на столиках разложить. И старшеклассникам читать на уроках этики,если сейчас есть такие предметы.

[Фиджa]

Мой сыночек
Субъективные заметки об аборте и эвтаназии…

Я тогда предложила оставить эту тему, поскольку чувствовала неготовность обеих в тот момент спокойно, без эмоций, обид и колкостей обсудить столь тонкий вопрос. Но "заноза" осталась.

Вопросы эти, что называется, больные. Противнику упомянутых вещей, как правило, предлагается такой вот аргумент: "Тебе легко говорить, когда у тебя... А ты встань на мое (или чье-то) место!"

Ну что ж. На чье-то встать мне не получится - так как это будет опять теория. Вспомню, что было со мной. Ибо так случилось, что за сравнительно короткий промежуток времени меня коснулись обе эти проблемы.

Замуж я вышла в 20 лет. Через неделю после свадьбы нам с мужем дали комнату в общежитии площадью 7,5 метров. Мы были счастливы - наконец-то у нас есть свой дом! "Но с детьми пока подождем, - сказал супруг. - Сама видишь, даже кроватку некуда поставить". Я легко согласилась (Надо сказать, что в то время я хоть и верила в Бога, но вера эта была вполне языческая, и никакими условностями-заповедями меня не связывала). Прошел месяц, другой. Мы старательно соблюдали все предосторожности. Но вот однажды мне что-то показалось. И я, напуганная, сообщила мужу, что, похоже... Ту его счастливую улыбку я вижу до сих пор. Правда, она тут же сменилась озабоченной гримасой. Через день выяснилось, что тревога было ложной. Однако, нам кое-что уже стало ясно друг про друга. И, спустя месяца полтора, мы уже таинственно улыбались на заклинания друзей и родных "не заводить детей, пожить для себя".

Дело было в конце осени. Грипп гулял по городку, пришел и к нам. И с десятинедельным животом я улеглась в больницу - острый риносинусит, осложнение после злополучного гриппа. Ту пятницу я тоже помню вот уже одиннадцать лет.

- Беременная? - нахмурилась молоденькая врач. - Ну, это ничего. В понедельник пойдешь в соседнее здание, знаешь, где гинекология? Там сделаешь аборт быстренько, и - к нам. И тогда уже спокойно будешь лечиться, а то тебе непонятно сейчас, что можно. А за ребенка не волнуйся - гриппом болела, все равно урод будет. В следующий раз поаккуратнее будь. Операции тоже не бойся - по направлению нашему, под общим наркозом сделают.

Вечером пришел муж. Я вышла к нему со страшной головной болью, подбитым глазом (ко всему прочему, во время откачки, видимо, у меня затронули какой-то нерв в носу или сосуд, не знаю) и зареванная, передала слова врача. О, как мне хотелось, чтобы он сказал твердо: "нет!". Но он, как и я, как и та врач, был всего лишь сыном своего времени. И в Бога верил не больше моего. Поэтому он только поник головой и сказал, что - раз надо, то... Но, может, все-таки как-нибудь?..

Я тоже надеялась на это "все-таки как-нибудь". Надеялась до утра понедельника. Спать эти три ночи я не могла: дико болела голова (а лекарство мне сестры давать боялись), но сильнее головы болело сердце. Палата разделилась на два лагеря. Одни жалели меня и ругали врачей. Другие уговаривали, что - ничего страшного, молодая, люди по десять абортов делают и нормально живут. А я плакала. И боялась. Стыдно вспомнить, конечно. Но переживала я больше не из-за того ребенка, которому предстояло погибнуть. А - от страха, что больше у меня не будет детей. Ну, и вообще... Хотя слова врачихи о том, что непременно теперь родится урод, и прочие "веские" аргументы вкупе с моим робким и мнительным характером делали аборт делом уже фактически решенным. И слезы были лишь оплакиванием своей горькой судьбы. В слабенькой надежде на "все-таки как-нибудь".

В понедельник утром мне дали таблетку анальгина, и голова прошла. Потом меня вызвали к врачу. Вместо давешней девушки меня встретила пожилая зав. отделением. Лицо у нее было доброе, весь вид какой-то "опытный", а голос - самый, что ни на есть "докторский", успокаивающий и вселяющий все мыслимые и немыслимые надежды. Она посмотрела на мою опухшую от слез физиономию с огромным синяком во всю щеку и покачала головой:

- Ну и мамашки пошли... Чего ж ты ревешь-то? Мало ли кто что сказал? Не бойся - и нос вылечим, и ребенка родим. А к врачу все же иди - надо от него справку для нас.

Еще не веря своим ушам, я поплелась за медсестрой в соседний корпус. Гинекологом оказался здоровенный дядька. Глаза его под сильными очками имели какое-то странное выражение. Написав в "истории" все, что положено, он молча вручил ее мне. Можно было уходить. Но я все-таки решила спросить, специалист же:

- А скажите... Это действительно лучше было бы сделать сейчас аборт? Мне сказали, что грипп...

Он пожал плечами:

- Это уж как сами решите.

- Но...

И тут он взглянул на меня своими странными глазами, и от этого взгляда и последующих слов мне стало как-то жутко и холодно:

- А зачем он тебе нужен-то? Этот ребенок? Ведь тебе всего двадцать. Студентка. В общаге живешь, небось?

Я не нашлась, что на это ответить, пробормотала нечто невнятное и поспешила ретироваться. Из отделения я уходила, почти бежала. На попадавшихся навстречу женщин старалась не смотреть. "Абортницы", - с презрением говорила моя мама. Неверующая, но ярая противница абортов. Я не чувствовала презрения. Но со своим животом казалась себе дочкой Рокфеллера, невесть как оказавшейся в нищем квартале. Мне хотелось обеими руками прикрыть его, как сказочное сокровище, которое в любую минуту могут захотеть отнять в этом страшном доме скорби. Сейчас мне немного смешно и стыдно даже за такие мысли - ведь не только с абортами там лежат... Но тогда мне казалось, что любая медсестра смотрит на меня с подозрением, как на беглянку, и вот-вот схватит за руку и потащит в один из тех жутких кабинетов, разберутся потом, да будет поздно.

Глядя на сына, я иногда вспоминаю те дни. И тело пробирает нехорошая дрожь. Ведь это ЕГО жизнь висела на волоске! Его, моего родного сыночка, вот этого именно десятилетнего мальчика, вредного, невоспитанного, получающего тройки по математике и русскому языку, спорящего с бабушкой и выклянчивающего деньги на пепси-колу. Который не знает, кем ему стать - поваром, музыкантом или спецназовцем, боится служить в армии, сочиняет сказки, молится Богу и мечтает о коллекции фильмов "про Джеки Чена". Это о ЕГО ЖИЗНИ шла речь в те страшные дни! А вовсе не о бессмысленном бытии какого-то неведомого, бесчувственного и безличного эмбриона, бесформенного комочка живых клеток, неотличимого от зародыша рыбы или кролика. Но ведь если бы тот эмбрион, который все равно, что рыба или кролик, уничтожили тогда, то - кто бы сейчас пересказывал мне фильм, жаловался на несправедливость "англичанки", читал новый сочиненный стишок? Да, конечно, возможно, это был бы кто-то... С тем же именем, фамилией и отчеством, только помладше на год-другой. Только - с иным характером. Иной внешностью. Иной душой. Словом, это был бы всего лишь другой ребенок, младший братишка моего Сережи. А Сережи - такого, какой он есть сейчас - не было бы. Никогда. Он умер бы. Не от болезни или несчастного случая, нет. Он был бы - убит. Ради того только, чтобы его мама могла не просто вылечить - а без особых хлопот вылечить... насморк. И это был бы не рыба, не кролик. А - мой сын. Каждый чих которого сейчас заставляет эту самую маму вздрагивать и хвататься за градусник.

Слава Тебе, Господи, что сохранил тогда ему жизнь!

И еще - слава Тебе, Боже, за то, что десять лет назад в России не было закона об эвтаназии. Его и сейчас пока нет. Что радует. Почему? Рассказываю дальше.

Спустя год после рождения сына, замечательно красивого и здорового мальчика, я сидела в кабинете врача-ревматолога и с ужасом слушала о своей будущей жизни. Ничего утешительно впереди меня не ждало. Дикие боли в суставах рук и ног оказались вовсе не преходящим недомоганием, следствием недостатка витаминов или переизбытка "шлаков". "Ревматоидный артрит" называлась эта штука. И лекарства от нее не было. Равно, как и упования, что когда-нибудь "пройдет". Врач не считал нужным щадить меня, вселяя надежды на маловероятное чудо. И честно рассказал, что меня ждет. Сказать, что мне было плохо тогда - значит, ничего не сказать.

Это было жуткое время. Годы, мучительные не столько даже то обострявшейся, то ненадолго отпускавшей болезнью, сколько - тяжелыми мыслями, отчаянием и страхом. Я совершенно серьезно и искренне упрашивала мужа, чтобы поскорее нашел себе другую женщину - пока сын слишком маленький, не заметит подмены. А сама я тогда смогу спокойно исчезнуть из их жизни, и хоть буду страдать от болезни, так - хоть не буду ему обузой. Помню, как боялась выходить на балкон, подходить к окну, просила прятать подальше от меня уксус, спиртное, сильные лекарства. Что меня спасло от последнего шага? Любовь мужа, сознание некоторой все же ответственности за ребенка и, возможно, банальная трусость. Казалось, что даже если я спрыгну с девятого этажа, то все равно насмерть не разобьюсь, и последствия будут невообразимо хуже. Потом прибавился страх за то, что и после такой смерти не будет покоя. Это уже внушили оккультисты, Лазарев, за что ему и спасибо - держало меня это все-таки сильно.

Потом я уверовала по-настоящему, приняла православие и обрела желанный покой. Перестала бояться будущего, мучить себя и других. Освободились силы души для жизни и - любви.

А если...

А если бы эвтаназия была принята? Если бы - была принята давно, лет 50-70 назад? Ведь больше, как оказывается, и не надо, чтобы люди привыкли к тому, что это - нормально и даже хорошо (аборты тому - пример и доказательство).

Стала бы я раздумывать хоть - не говорю год - день, неделю, месяц?! Стали бы десятки врачей искать средства хоть как-то облегчить, приостановить мою болезнь, развивавшуюся до обидного слишком быстро и неуклонно, почти без остановок? Стали бы родные, друзья, близкие, просто знакомые изо всех сил помогать мне жить, как делают они это теперь, и благодаря чему мое существование вовсе нельзя назвать сколько-нибудь жалким?

Страшно и нехорошо так думать про людей? Но - перечитаем предыдущую историю. Да, там я плакала. Плакала - о себе, не о ребенке, в этом я признаюсь. Потому что тоже была дочерью своего времени и, несмотря на мамино неприятие абортов, имела "широкие взгляды". И я не виню ни тех врачей, ни мужа, ни соседок по палате, ни подругу, со слов которой начала этот рассказ. То, что казалось диким и невозможным сто лет назад ныне воспринимается как "одно из величайших достижений гуманности человечества". И как тогда, не желая ломать голову поисками средств лечения от риносинусита беременной женщины, врач запросто предлагала избавиться от столь досадной и незначительной помехи, как ребенок, как тогда муж только грустно качал головой, как другой врач недоуменно жал плечами, мол - зачем тебе эти хлопоты? - так и в случае столь неприятной болезни вместо стольких хлопот, возни и все ухудшающегося состояния не проще ли было бы выбрать самый легкий и удобный, привычный (в тех предполагаемых, вовсе не невероятных, увы, условиях) путь? Ведь - масса людей прекращает жизнь таким образом, и ничего, живут... Кто? Ну, их родственники, близкие. Другие люди. А дети - они уже не дети самоубийц. "Мама заболела и сделала эвтаназию" так будут говорить подросшему сиротке. Это куда более достойно и красиво, чем "мама повесилась" или "спрыгнула с балкона".

Но такого пока, к счастью, нет. И у моего сына есть мама. Пусть она почти все время проводит теперь, сидя на кровати, но когда в книжке или в кино вдруг у маленького героя умирает мама, мой мальчик начинает беспокоиться и обязательно скажет: "слава Богу, у меня мама есть". И у мужа моего есть жена. Которая уже не только кофе в постель не принесет, но и одеяло на нос без помощи не натянет. И тем не менее, он почему-то до сих пор так и не собрался обзавестись кем-нибудь другим. Да и у меня самой есть надежда после "кончины христианской, мирной" попасть куда-нибудь в более светлое местечко, нежели в то, которое ждет любителей свободных полетов с высоких этажей. По крайней мере, можно надеяться на отпевание и поминание у Престола Божьего в храме.

Словом, постояла я и на пороге абортария и - кабинета, где производят ту самую эвтаназию. Господь удержал меня от того, чтобы перешагнуть обе эти черты. Я не перестаю благодарить Его за эту милость.

Хотя, может быть, я не права, и гораздо гуманнее и милосерднее было бы позволить и то и то. Но это уж - пусть читатель судит...

[Фиджa]

Крестники

— Крестничек твой нынче невесту привёз, ты уж приходи, Маврунь, будем петь, как положено, — очередной раз услышал я это странное для некрещёной и неверующей бабушки слово и снова вспомнил вдруг тонкую спицу, фигуру петушка на её рукоятке, горящие свечи, увиденные сквозь щель печной занавески, странные стихи нараспев...

.... Долгие послевоенные годы в стране были запрещены аборты по желанию женщины, —
требовались особые показания, да и с ними было не всё так просто.
И даже когда наконец аборты были разрешены, — сделать их в деревне было практически невозможно. Следовало ехать в «район» — то бишь в районный центр, где был соответствующей квалификации персонал и техническая возможность для подобных процедур.

Но разрешить-то разрешили, а позором и чем-то грязным эта процедура всё равно осталась и никакой врачебной тайны за собой не несла: даже если на «выскребание» приходила девица взрослая и сама решающая — всё равно до её деревни весть доносилась через пару-тройку дней, обрекая на косые взгляды и плевки вслед. «Скинуть» было позорнее, нежели «понести» без мужа. Потому многие решались на поиски старушек-умелиц по такому делу...

— Твёрдо ли решила, хорошая моя? — спрашивала дрожащую девицу бабушка.
— Д-да...
— Ну тогда сиди, слушай, смотри, сегодня буду готовить тебя, а завтра уж и дело сделаем.

Она ставила на стол большую деревянную, крашенную чёрным потрескавшимся лаком шкатулку, доставала красную бархотку, сложенную вчетверо, расстилала её, затем укладывала сверху странного вида спицу с крючковатым загнутым остриём и рукоятью в форме петушка, поднявшего в испуге крылья...

Всё это время она негромко приговаривала то ли стихи, то ли молитвы со странными
рифмами, из которых слышалось:

— ...Будем-будем мы искать,
Как нам деточку убрать,
Спи, малютка, спи, малыш,
Больше в мамке не поспишь...

Потом трясущаяся посетительница ложилась на топчан, установленный в центре комнаты, по обе руки от неё ставились на пол две обрезанные стеклянные колбы, на дно которых, капнув расплавленным воском, прикреплялись две свечки, принесённые самой девочкой.

Продолжая нараспев приговаривать, бабушка вдруг затихала, проводила недрогнувшей ладонью сквозь пламя обеих свечей и говорила:
— Мальчик... это хорошо, мальчики лёгонькие, выпрыгивают сами, а этот ещё и с
чёлочкой, заводной, попрыгун...
На обнажённый живот укладывалась спица, свисая за край своей петушковой рукоятью, спицу двумя сухонькими ладошками бабушка прокатывала от груди до самого низа живота и обратно несколько раз, продолжая разговаривать с кем-то незримо присутствующим бессмысленными для меня, подглядывающего, словами:

— Катись-катись, веретено,
Мне расскажи, что знать дано,
Как птенчик малый будет жить
И как же нам его сгубить...

Вдруг она толкала рукоять этой страшной «спицы» девочке и требовала:
— Возьми в руку крепко, сама прокати веретёнку, что почуешь — кричи.
Испытуемая бралась за петушка и с воплем отдергивала руку:
— Горячая!
— Всё правильно, всё правильно, — шептала ей бабушка, — знач, эта процедура для тебя последняя, знач, больше не «понесёшь», как вычистим тебя завтра, — петушок знак дал...

Потом был чай со зверобоем, мятой и душицей, который посетительница пила, обжигаясь и боясь отказать, потом бабушка расчесывала ей волосы, повторяя уже другие стихи:

— Власы и головушка,
Молчи, моя соловушка,
Не кричи молодушке
О мальчонке-солнышке...

Расставаясь, сговаривались на завтра, на одиннадцать вечера, со своей простынёй и ватой-бинтами.
Назавтра никто не приходил.
Как они находили бабушку, как именно её им рекомендовали — загадка...
Знаю только лишь, что в трёх крупных деревнях у неё были «товарки» — знакомые старушки, приходившиеся дальними родственницами, кумами иль вовсе седьмой водой на киселе, про которых шла известная молва, — вот к ним и обращались «понёсшие» молодицы, а те уже и направляли их к бабушке.

Проходили месяцы, иногда — годы...

В сенках я вдруг видел плачущих женщин, целующих испуганной бабушке руки, суровые отцы семейства совали конверты с пухлым содержимым, но денег бабушка не брала.

Тогда и появлялись наутро крынки с ещё парным молоком у ступенек крыльца, шмат
сала в туеске, кусмище масла, завёрнутого в несколько слоёв пергамента и уложенного в самодельную липовую корзинку. Однажды на моих глазах из военного уазика выгрузили целый ящик венгерских яблок — невиданное лакомство среди сибирской зимы.

А уж если бабушке надо было нанять машину для перевозки дров в её хатку — то, несмотря на все уговоры взять деньги, машину пригонял очередной «крестничек» и брал только то, что положено «по совести», — на бутылку красненького.

В результате молоко она относила соседу, пропойце и туберкулёзнику, которого иногда распекала за золотые руки, прикладываемые только к «шапочке» беленькой поллитровки, яблоки доставались и родным внукам, и соседской цыганской семье.

— Неужели НИ ОДНА так и не пришла на второй день? — однажды, незадолго до её инсульта, решился спросить я.
— Приходили... две... — в её уже не видящем правом глазе появилась маленькая слезинка.

И ведь точно, я вспомнил — «Сыр тут кхар-на, про лав?» — разговор бабушки с совсем юной, фигуристой на вид, но явно лет 14-ти цыганочкой, которая пришла и на второй день. Какие уж причины толкнули её, которую с радостью принял бы любой табор, на такое — не знаю... Как не знаю и причин, которые были у другой, высокой и такой же чернобровой девочки, с резким властным голосом, с которой бабушка разговаривала на каком-то языке, похожем на немецкий, резком и рубленом. Окончания встреч с теми непреклонными посетительницами я не дождался и судеб их не узнал.

— И ты их?.. — не смог закончить я.
— Да ну-у, что ты, — петушок не дал пропасть, выручил, — уже сквозь слёзы улыбнулась бабушка... — Помнишь рыбку фаршированную?
И точно — однажды у порога обнаружилось большое красивое блюдо, в котором лежала завёрнутая в фольгу огромная щука, внутри которой было что-то напихано — с неописуемым вкусом, — такого блюда не делали ни мама, ни сама бабушка.
А цыганочка... — про неё стало тоже понятно, когда я вспомнил про любимые бабушкины бусы, каждый шарик которых был скреплен из четырёх частей и был сделан из какой-то странной, почти невесомой древесины...

.... Когда я стоял на кладбищенской тропинке, не решаясь подойти, успокоить плачущего отца, сидевшего у могилки, я заметил несколько человек, преимущественно женщин, терпеливо дожидающихся в сторонке ухода последних посетителей с места последнего приюта бабушки. Среди ждущих были и дети разных лет, и молодые парни.

Наконец отец встал, поправил венки, бросил последний взгляд на свежую землю и медленно пошёл к выходу, не утирая слезы.
Стоящие поодаль немного выждали, а потом стали поочерёдно подходить к могилке,
что-то шептать и раскладывать поверх всех венков цветы. Никого из них я не видел на поминках.
Сложив цветы, взрослые встали вокруг сотворенного, а в это время маленькая девчушка положила на ленточку верхнего венка, мне показалось, какую-то игрушку, похожую на карамельного петушка, завёрнутого в целлофан.

.... Прошёл почти год, я приехал в «родительский день» на кладбище, никому не говоря о своем появлении, — и ещё с тропинки увидел то, что потом оказалось лесом из карамельных петушков, стоящих в изголовье бабушкиной могилки. Уже темнело, но люди с петушками всё подходили и подходили...